Когда сбываются мечты - Юрий Цой

сазана съесть, а второго продать и пополнить уменьшившееся рыболовное снаряжение. Мясо большой рыбины оказалось значительно вкусней украденной картошки, а валюта в виде больших медяков открыла новые горизонты в наших торговых операциях. С этого момента рыболовная лихорадка захватила всех детей нашего кондоминиума, обычно не занятых добыванием средств насущных в своих семьях. Как итог — цены на нашем рынке на рыбу упали, а на столах у жителей нашей «общаги» теперь нет-нет, да появлялась речная рыба, к общему удовольствию довольных родителей.

Закрыв таким образом проблему дневного пропитания, я как смог адаптировал детские игры из своего детства и среди городской детворы понеслись волны увлечений играми, которых я знал очень много. На будущее я оставил футбол и все, что связано с мячами. Во-первых, чтобы немного подрасти до таких игр, а во вторых пока не знал — как изготовить что-то похожее на мяч. Каучуковая резина уже имелась в этом мире, но в нашем городе ее не обрабатывали. Так что любимая детская и взрослая игра моего мира пока ждала своего часа.

— Что делать будем? — Повторил я почти риторический вопрос малышни, с которого начинался практически каждый день. Обычно я не составлял себе планов на предстоящий день и действовал спонтанно, исходя из наличия подручных средств, настроения и состояния погоды. — А-а… будем играть в охотников. Да. Сделаем луки и будем тренироваться. — Довольно быстро созрело незамысловатое решение.

Игра в охотников продолжалась почти две декады, в процессе которой совершенствовалось как наши умения, так и оружие, в итоге чего мы были уже способны добыть мелкую дичь, что и доказали, убив два диких гуся. А может и не диких… Место, где происходила охота, было далеко от ближайших домов, а на белоснежных гусях отсутствовали знаки принадлежности кому бы то ни-было. Отпраздновав поеданием добычи свои достижения на этом поприще, мы переключились на другие забавы.

Как-то вдруг, в один из дней пошел дождь, за ним другой и листва, окрасившись в желто-красную палитру, принялась укрывать землю. Температура упала, и мы теперь частенько зависали в нашей большой, теплой комнате.

— Мишка! — Наша дверь распахнулась и одна из соседок узрев меня скомандовала. — Беги на завод и скажи Степанычу, что у его жены отошли воды. Лети, голубок скорее! Рожает его благоверная.

Я накинул меховую безрукавку, вдел босы ноги в разношенные онучи и подхватившись понесся по улице, радуясь возможности побывать у родителей на производстве. Так-то детвору оттуда нещадно гоняют, да и родители запрещают. А тут есть вполне легальные основания…

Горшечная мастерская располагалась в конце улицы за глухим дощатым забором. Широкие ворота были нараспашку, а во дворе царил производственный процесс, создававший у непосвященного впечатление полного разброда и шатания. Стоявшие полукругом приземистые строения служили цехами производственного цикла, и я, нисколько не смущаясь взглядов работников, сунулся в ближайший. В большом полутемном помещении высились горы светлой глины и располагались в ряд большие ямы, где ее замачивали. Пыль полезла в мои ноздри, так как двое работников принялись ворочать большие куски породы и дробить ее деревянными колодами насаженными на ручки.

— Апчхи!

— Будь здоров, малой! Кого ищешь? — Мужик в фартуке весь покрытый пылью зашел с улицы, чуть не наткнувшись на меня.

— Степаныча. Его Глашка рожает, — выкрикнул я, продвигаясь на свежий воздух.

— Иди за сараи. Там печи обжиговые. Тама он.

Ни слова не говоря, поспешил за дверь и, облегченно вдохнув чистого воздуха, заглянул в центральное строение. Внутри на трех гончарных кругах мастера ловко лепили разные изделия, а подмастерья суетились вокруг, принимая сырую заготовку и расставляя на огромные по всем стенам стеллажи на просушку. Для завершения «экскурсии», заглянул в последний цех и обнаружил там свою мамочку в компании нескольких женщин, раскрашивавших готовую к обжигу посуду. Понятно. Папаню найду там же, где и Степаныча, так как уже давно выяснил, что тот работает у печей. Двор с печами не впечатлил, как и сам процесс, но в голове завелась мыслишка, которая крутилась, крутилась и вылилась в образ керамической свистульки, подаренной кем-то из родственников в моем далеком детстве. А вот и занятие для младших! Если мамка с папкой подсобят — будет нам развлечение на зиму, а то и заработок. Вроде на рынке такого еще не видел.

— Тятя… — я сидел рядом с читающим газету отцом и решил привлечь его внимание, так как завтра был единственный в неделю выходной и папаня, в отличие от других вечеров, мог позволить себе лечь попозже. По этой же причине у него было благодушное настроение, и я использовал его, чтобы достичь своих целей. — А ты где научился читать? — Я уже выяснил, что из двух родителей грамотный только отец. До сегодняшнего дня я как ни старался, так и не успел поговорить с ним по душам.

— Это меня монахи учили, когда я в деревне жил.

— А почему мы уехали оттуда?

— Ты уже родился, год вышел неурожайным. Припасов на всю семью до весны точно не хватило бы. Вот мой отец и решил отправить нас в город.

— А у нас там много родственников?

— Так, почитай пол деревни. Это, ежели, всех считать. А если взять нашу семью, то… — он закатил глаза и стал загибать пальцы, — скорей всего еще народилось племяшей, думаю больше трех десятков только от наших родителей. А там еще дядья, тетки, их семьи… Вот и получается — пол деревни.

— А научишь меня читать?

Отец глянул на меня, вздохнул и погладил по голове.

— Когда же я буду тебя учить. С работы придешь — уже ни о чем не думается, как бы прилечь поскорей.

— А давай попросим еще кого, или наймем!

— Ишь, ты… Наймем! Учителка рупь берет за урок! Где деньги возьмем?

— А если я найду?

— Найдешь?

— Ну… Заработаю!

— О-хо-хо! — Засмеялся папаня. — Как только заработаешь — сразу найдем тебе какую-нибудь школярку. Ей можно и по пятьдесят копеек платить. Только где же ты думаешь заработок найти?

— Если ты подсобишь, то надумал я свиристелки в виде фигурок из глины сделать. Мы дома слепим, раскрасим, а ты обожжешь. Если продадим, то тут и будет всем заработок.

— Всем?

— А как же! Всей семье!

— Ах ты, молодец! Мать! Смотри, какой у нас смышленый сын растет! — Отец прижал меня к своей широкой груди, и я