Тмутараканский лекарь - Алексей Роговой

— Вы же уже знаете мою историю. Мне скрывать от Вас нечего. Клянусь, что я не половецкий лазутчик, если Вы об этом.

— По глазам вижу, что не лазутчик. Но я не знаю никакого монастыря в Святых горах, кроме греческого Афона, но ты же не ромей. И про архиепископа Арсения ничего не слыхал. Да и песни ты поёшь всё диковинные, со словами неведомыми. Итак, кто же ты? Предупреждаю сразу, мне лгать смысла нет — я многое на своем веку повидал.

«Действительно, от него истины не утаишь. Отпираться и что-то выдумывать бесполезно. Надеюсь, я сейчас не допускаю большую ошибку. Слава Богу, на Руси инквизиции в то время точно не было, и меня, по идее, не сожгут на костре. Эх, была-не была…», — подумал Матвеев и рассказал отцу Никону реальную историю своих приключений. Тот его внимательно выслушал, ненадолго призадумался, а потом ответил:

— Готов крест целовать на своих словах?

Сергей кивнул, перекрестился и поцеловал предложенное ему священником серебряное распятие. Теперь его тайна по странному стечению обстоятельств была известна двум людям в этом мире — пришедшему из будущего волхву и хранящего заветы старины священнику.

— Вот теперь я тебе верю. Эвона как тебя угораздило к нам на Русь попасть! Видать, на то была Божья воля. Но не отчаивайся, сын мой, я помогу тебе здесь выжить. Только ты более никому про твою жизнь прежнюю не сказывай. Ты куда со своими друзьями-язычниками направлялся?

— В Херсонес, отче. Думали там скрыться от погони и найти себе работу.

— Поехали с нами в Тмутаракань. Я духовник тамошнего князя Глеба Святославича. Это добрый благочестивый князь и умён не по годам. Будешь ему служить и не пропадешь. Степняков этих тоже с собой бери — воины они хорошие, князю в дружине сгодятся. И ещё — вижу, что парень ты толковый в лекарском деле и ежели пожелаешь, я тебе поведаю о лекарских травах, которыми мы сейчас хвори разные лечим. Тем более, что старый княжеский лекарь не так давно почил, а я один со всем не справляюсь. Посему я как раз ищу себе ученика, авось ты и сгодишься. А ты взамен расскажи мне про развитие лекарского дела в ваше время.

— Дай Бог, тебе здоровья, отче. Я с удовольствием принимаю твое предложение, отправлюсь с вами в Тмутаракань и готов стать твоим учеником. Думаю, что Кытан и Ильдей тоже возражать не будут. Благослови меня, отче, на новый путь.

Отец Никон благословил Матвеева, и они оба сели в ладью, которая поплыла по спокойным теперь уже водам вдоль по течению великого Днепра.

Глава XII

В Херсонесе

Древнейший град — в развалинах, в пыли,

Но память о веках неистребима…

Клочок сухой щебенистой земли

На тесной кромке побережья Крыма

Л.В. Фирсов, «Херсонес-Херсон-Корсунь»

— Мы прибыли на Лукоморье! — разбудил Матвеева крик кого-то из моряков. Лукоморьем назывался изгиб левого днепровского берега в форме лука в низовье Днепра.

Последняя неделя путешествий прошла спокойно, и вот флотилия приблизилась к устью Днепра, где располагался русский форпост — городок-крепость Олешье, основанный более ста лет тому назад для охраны речной торговли. Хоть этот городок и находился за пределами Киевской Руси и был отделен от неё степью, но имел важное стратегическое значение, потому что был расположен неподалеку от впадения Днепра в Чёрное море, а значит, все суда, идущие по маршруту «из варяг в греки», неизбежно должны были останавливаться здесь. Кроме того, в Олешье дружинники киевского князя нередко встречали византийских послов и духовенство.

Русская крепость представляла собой огороженную частоколом территорию, на которой располагались землянки рыбаков и воинов, конюшни, торжище, небольшая церквушка и деревянный сруб воеводы. Всего в поселении проживало около семи тысяч человек, занимавшихся в основном рыболовством и торговлей. Олешьем же городок назвали из-за большого количества ольховых деревьев, растущих вокруг него.

Лукоморцы радушно встретили прибывших к ним черниговцев и тьмутараканцев. Их потчевали днепровской и черноморской рыбой различного вида приготовления: здесь была и вкуснейшая уха из плотвы и окуня, и осетрина, и жареная щука. Гости взамен угощали хозяев пивом и медовухой со своих ладей. Нежданно-негаданно получился неплохой пир.

Прогуливаясь после обильной трапезы, Сергей обратил внимание на высокий кряжистый вековой дуб, стоящий на берегу Днепра. Дуб был увешан, как новогодняя ёлка, различными вещами: тут были и ожерелья, и браслеты, и даже крупная, в два пальца толщиной, золотая цепочка. Серёге сразу на ум пришли бессмертные строчки Пушкина, и он подумал, не об этом ли дубе писал поэт. Вот только кот ученый по этой цепочке не ходил, и русалок на ветках дуба видно не было.

— Скажи, отче, что это за дуб и чем он примечателен, что его так украсили? — спросил он у отца Никона.

— Видишь ли, вроде как уже все русичи на словах христианами стали, а на деле многие ещё чтут языческие обычаи. Ибо сказано в Писании: «Блажен муж, емуже есть имя Господне упование его, и не призре в суеты и наставления ложная». Но пока это не все воспринимают. Так вот те люди, что покидают воды Славутича-Днепра, и собираются путешествовать по Русскому морю, оставляют на этом дубе какую-то свою ценную вещь, чтобы вернуться за ней живым. Наши вон тоже — погляди, подобными суевериями занимаются. Слушают-слушают мои проповеди, но исполняют их не всегда.

И действительно, все кормчие во главе с Буслаем подошли к дубу и прикрепили к его мощным ветвям свои личные вещи.

— Коли изволишь, погоняю этих неслухов, отец Никон! — сказал присоединившийся к диалогу Мстислав.

— Оставь их в покое, сын мой. Свобода выбора — это величайший дар от Бога человеку, она же и погибель для многих. Однако насилием к Господу души не привести, они должны только по своей воле к Нему прийти, ибо невольник — не богомольник. Тем более, что моряки — люди суеверные, а путь по морю займет не один день, и они хотят соблюсти все традиции. Так что мне ещё много нужно работы провести, чтобы привести их к истинной вере.

Переночевав в Олешье, ладьи Буслая отправились в дальнейший путь, и уже к исходу следующего дня они увидели, как заходящее солнце осветило своим розовым светом гостеприимные воды теплого Черного моря.

Однако море было гостеприимно не на всем своем протяжении. Уже