Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Перебирая эти невесёлые мысли, перепрыгивая со странных отношений брата и сестры Савельевых на вихрастого капитана Алёхина, который вчера зло и задорно морщился, когда Катюша делала ему перевязку, Анна дошла до поворота, и вдруг, повинуясь какому-то внезапному порыву, свернула не к выходу из общежития, а направо, туда, где находилась Марусина комната. Анна давно хотела поговорить с ней, да всё никак не могла выбрать время. А сейчас она, скорее всего, ещё не ушла на смену, и, возможно, у неё найдётся десять минут. Анна не очень понимала, что именно она ей скажет. Но что-то сказать было надо. Потому что на Пашку надежды никакой. Раз уж упёрся, так и будет молча переживать — тут Борис прав, зная Савельева, можно смело предполагать, что это рискует затянуться на годы. А Маруся всё-таки женщина, и, если удастся убедить её сделать первый шаг… Да — Анна встряхнула головой, укрепляясь в своём решении — им просто надо поговорить. Об отце, о своих отношениях. Они же родные люди, и… так похожи, просто невероятно похожи, хоть и от разных матерей. Оба пошли в отца — упрямые, сильные, смелые.

У Марусиной комнаты Анна притормозила, собираясь с мыслями, и уже почти коснулась дверной ручки, как дверь резко распахнулась. Она едва успела отскочить в сторону, иначе Борис (а это он пулей выскочил в коридор, взъерошенный, злой, держась рукой за щёку) наверняка сбил бы её с ног.

Увидев Анну, он чертыхнулся, смутился и быстро убрал руку от щеки, на которой отчётливо проступало красное пятно.

— Аня, ты тут откуда? — недовольно проговорил он.

— Это ты тут откуда? И что у тебя с лицом?

— С лицом? А что с лицом? — Борис отвёл глаза. — Нормально у меня всё с лицом, просто некоторые, — он с опаской покосился на дверь. — Шуток не понимают. Нервные все стали. Чуть что… а-а-а, — он махнул рукой. — Подумаешь, то же мне… Ненормальная она, ты там поосторожнее с ней, — закончил он и, пробормотав под нос ещё парочку ругательств, поспешно зашагал по коридору к выходу.

Анна открыла дверь и зашла в комнату. При её появлении Маруся, сидевшая на кровати, вскинулась, повернув раскрасневшееся от гнева лицо.

— Чего вам опять… а, это ты…

— Господи, Марусь, что тут у вас с Борькой произошло?

Вопрос, который задала Анна, вполне можно было отнести к разряду риторических, и так было понятно, что произошло, и почему Маруся кипит от негодования.

— Он что, совсем придурок, этот ваш Борька? — зло проговорила Маруся. — Нет, Ань, за кого он меня принимает? За шлюху из борделя? С чего он вообще решил, что может вот так врываться с утра пораньше со своими идиотскими притязаниями. Я, говорит, Марусенька, не могу больше так, ночей не сплю, всё о ваших прекрасных серых глазах думаю. Не дайте пропасть одинокому страдальцу, удовлетворите любовный пыл, иначе сгину во цвете лет. Глаза ему мои серые покоя не дают! Страдалец хренов! Нахал!

— Нахал, — согласилась Анна, с трудом сдерживая смех.

— Я что, — продолжала возмущаться Маруся. — Похожа на легкодоступную женщину, которой можно прогнать вот такую пургу и сходу прыгнуть в постель? Я что, повод ему давала? Что он вообще о себе возомнил, этот ваш Борька? Или он думает, что настолько неотразим, что ему достаточно захотеть и всё… Так что ли?

Скорее всего именно так Борис и думал, по крайней мере, раньше его тактика срабатывала безукоризненно. Вот только с Марусей у него что-то пошло не так. Почему-то эта идиотская история развеселила Анну. Она вспомнила Борькино перекошенное и обескураженное лицо и прыснула.

— Ань, ну вот чего тут смешного? Что он ко мне привязался? Баб, что ли других нет? Вон, пусть к Юльке Коробейниковой, с насосной станции, идёт. Она давно на него глаз положила, уже несколько дней ко мне пристаёт с вопросами о нём. Чего он на мне зациклился? Заявился тут, спать он не может, идиот. Павиан озабоченный. Вот он кто!

Это сравнение с павианом окончательно добило Анну, и она расхохоталась в полный голос. Маруся возмущённо на неё зыркнула, нахмурилась, и вдруг неожиданно в серых глазах блеснули смешинки, и она рассмеялась следом за Анной, весело и задорно.

— Не обращай на него внимания, Марусь, — проговорила Анна, отсмеявшись. — Павиан и есть. Ты молодец, правильно его. Ему полезно иногда. Хочешь, я поговорю с ним, чтоб он больше не лез. А то и Павел тоже вот нервничает.

— Нервничает? — Маруся напряглась при упоминании брата, — А ему-то какое до этого дело? То же мне, нервничает он. Да пошёл он! Вместе со своим другом ненормальным.

— Марусь, — Анна вздохнула. — Ну, зачем ты так? Я как раз и хотела с тобой поговорить о нём…

— Ань, пожалуйста, не надо со мной о нём говорить! — отрезала Маруся, помолчала и почти умоляющим тоном добавила: — Не надо. Не могу я…

Глава 4. Борис

Капитан Алёхин уже находился на командном пульте, как и каждое утро во время сеанса связи со Ставицким. Обычно он встречал их у входа, перетаптывался с ноги на ногу от нетерпения и, едва завидев его или Павла, тут же отчитывался звонким мальчишеским голосом. Но сегодня капитан сидел на стуле перед молчащими пока телефонами и неподвижно глядел перед собой, уставившись в одну точку. Борис отметил, что лицо у парня было даже не бледным, а серым, и что он то и дело потирал рукой плечо, морщась от боли.

— Капитан, шёл бы ты в лазарет, полежал бы денёк, тебе же вчера предлагали. А то свалишься, а оно нам надо, — сказал Борис вместо приветствия, присаживаясь на стул.

— Нормально всё, Борис Андреевич, — капитан оторвал взгляд от телефонов. На лицо набежало привычное упрямое выражение. — Я справлюсь.

— Ну-ну, справиться он. Ещё один… герой на мою голову. Откуда вас тут столько, героев, а? Не знаешь, капитан? — пробурчал Борис.

Алёхин то ли не расслышал Бориса, то ли не знал, как ответить, потому промолчал, поднялся и, вытянувшись, застыл перед Литвиновым.

— Ну что там у тебя, как сегодня? — поинтересовался Борис.

— Сегодня тихо, Борис Андреевич. Но расслабляться не стоит. Мне доложили, что у восточного входа ночью какие-то подозрительные перемещения были.

— Понятно.

— Борис Андреевич, я тогда пойду? — Алёхин опять непроизвольно схватился за плечо, что не укрылось от внимания Бориса. Литвинов покачал головой.

— И всё-таки, заглянул бы ты, Максим, к врачам. Пусть тебе обезболивающе хоть какое-то вколют.

— Плохо там с обезболивающим. Мало осталось. Я потерплю,