Товарищи ученые - Петр Алмазный

Стали вспоминать добросовестно и даже азартно, уже возвращаясь по домам, в густых сумерках. Но так и не вспомнили. Ярослав сказал неуверенно, что у них в лаборатории есть один инженер, как будто похожий… но он пониже ростом. Да и ни в какой атлетике, ни легкой, ни тяжелой замечен не был.

— Вряд ли, — заключил он.

И разговор перепорхнул на пустяки, стали подшучивать над Татаренко, который бодро обхаживал сразу нескольких девушек, включая Марину. Та наивно думала, что она одна такая роза расцвела для физика с княжеским именем… Ага, как же! Внезапно обнаружив, что у него есть еще кто-то, осатаневшая бухгалтерша устроила нашему Казанове такие вилы, что он теперь был весь в поту и в жару, не зная, как управиться со своими бабами. Впрочем, бодрился:

— Ну, где наша не пропадала? Настоящий мужчина должен быть полигамным. Рассеивать хромосомы по максимуму! Улучшать человечество. Эволюцию двигать!

— Слушайте, — сказал я, перебивая смешки-пересмешки, — а давайте-ка пораскинем мозгами… Вот смотрите: наша концепция подтверждается! Верно?

— Вэрно, — кивнул Георгий.

— Сеть нам поверила. В то, что в кустарнике этом спрятано нечто компрометирующее. Дневник мертвеца!

И развил мысль: существование Сети мы подтвердили. И даже вполне конкретный хвостик нащупали, за который можно ухватиться. Правда, и себя обнаружили. Теперь там точно поймут, что мы спровоцировали их, попытались выманить. За хвост-то ухватились, а вот репку выдернуть…

— Интересно, — сказал Сашка, — а этот тип, гусек-скакунок, он нас-то всех заметил?

Я вмиг восстановил в памяти картину короткой погони.

— Да не думаю. Он так летел, что вряд ли что и разбирал. А препятствие взял на классе, так сказать. На инстинкте.

— Так это хорошо! — воскликнул Фрэнк. — Значит, про нашу команду он ничего сказать и не сможет.

— Так-то оно так, но про нас с Володькой они точно поймут. Что мы их на крючок словили. Не дураки же они.

— А это уже не есть хорошо… — задумчиво проговорил Яр.

— Слушайте, дарагие товарищи физики, — сказал Минашвили. — Сдается мне, что мы несколько заигрались в Штирлицев. — Я, конечно, завтра пройдусь по секциям, половлю рыбу, так сказать. Ну, а потом… потом, наверное, надо будет идти к бальшим дядям.

Эти слова подействовали всерьез. Некоторое время шагали молча. Не знаю, как другие, а я понимал, что Жора глубоко прав. Наша самодеятельность хороша до поры, до времени — и вот эта пора и подошла.

Странно! Не могу объяснить, отчего от этой точки мысль моя свернула к Аэлите. А вернее — к загадочному пока для меня притяжению двух моих разных жизней. Здесь — Аэлита, там — Светлана. Почему эти две девушки из разных эпох вошли во мне в такой резонанс?.. Ну да, наверное, это можно как-то объяснить. И даже не как-то. Здесь, бесспорно, есть закономерность.

Только вот какая⁈

Назавтра у нас был «лабораторный день». Мы с Вовкой занимались своими делами по плану работ. Все шло своим чередом, когда раздался телефонный звонок.

У телефона в этот момент был Мартынюк — рассматривал график, сделанный чернильным самописцем на клетчатой «миллиметровой» ленте. Бурчал под нос нечто неодобрительное — похоже, результат не оправдывал ожиданий нашего завлвба. Трубку снял механическим движением руки, рассеянно произнес:

— Слушаю. Кого? Скворцова? Максим, тебя! По-моему, это наш новый доктор из поликлиники, как его… грузин?

— Минашвили.

— Да. Зачем ты ему?

— Понятия не имею, — ответил я равнодушно, а сердце мое прыгнуло так, что чуть не оглушило.

— Да, — я перенял трубку у Мартынюка, поплотнее прижимая ее к уху.

— Макс? — какой-то странно далекий и не очень внятный голос Жоры.

Телефонная связь той эпохи могла чудить непредсказуемо. Бывало — звонишь из Москвы в Хабаровск, слышно как в соседней комнате. А случалось, созвон в одном городе — слышишь абонента словно с Северного полюса.

В данном случае так и было.

— Я, Жора! Что случилось?

— Случилось, да! Нэмного, но интэресно!

Георгий, наверное, разволновался — плюс плохая слышимость, это в сумме делало его акцент сильней.

— Излагай.

— Слушай, нэ по тэлефону! Как бы нам увидеться? Чем скорей, тэм лучше!

Ты смотри! Вон как дело пошло. Я стремительно обдумал ситуацию.

— А ты можешь подойти к первому корпусу… — я глянул на стенные часы, — через полчаса?

— Канэчно, дарагой! — здесь Гоги уже нарочно стал утрировать акцент.

— Тогда решено. Через тридцать минут будь у крыльца.

И положил трубку.

Завлаб смотрел на меня со сдержанным любопытством.

— Можно узнать, зачем ты потребовался нашей медицине?..

— Нет, это по личному делу. Мы с ним друзья. С Минашвили. Медицина тут ни при чем.

Геннадий Кириллович понимающе кивнул:

— Только не за счет рабочего времени, — жестко напомнил он. — Не опаздывать!

Это означало то, что пообедать я могу и не успеть. Но что ж! Издержки важного дела.

Сказал об этом Володьке. У него перспектива остаться без обеда восторга, мягко говоря, не вызвала:

— Ну-у, Макс… Ты уж сходи к нему, к Жорке, а потом мне расскажешь, что там произошло.

— Ладно, — буркнул я.

И дождавшись обеденного часа, пустился вниз.

Георгий уже ожидал меня, топчась у крыльца.

— А Володя что? — спросил он.

— Иначе расставил приоритеты. Обед у него на первом месте.

— Ну, как медик я могу это лишь приветствовать!

Посмеялись. И тут же Минашвили стал серьезным:

— Ладно! Значит, так…

Трюк со статистикой сыграл прямо-таки замечательно. Главвврач, услыхав от интерна об его инициативе, чуть не подпрыгнул:

— Господи! Георгий Габриэлович! Да отцом родным станешь, если сделаешь! На мне ты знаешь, сколько этой чертовой писанины висит? И нужной, и дурацкой… Руководство всякую отчетность выдумывает, а выполнять нам, низовому звену. Короче говоря: когда хочешь приступить?

— Да чем быстрее, тем лучше. Сегодня. Сейчас! У меня как раз неприемный день.

— Н-ну, коллега, это знак судьбы, не иначе. Вот бланки, смотри.

И получив эти самые бланки и необходимые разъяснения, Минашвили отправился ревизовать наши спортивные закрома.

— Пэрвым делом направился в секцию легкой атлетики!

— Нетрудно догадаться, — усмехнулся я.

— И тут мне сразу же и павезло!

Везение состояло в тренере — молодом парне, который попал к нам сразу по окончании инфизкульта. Он со всем пылом, жаром человека,