Ловушка Пандоры - Стас Кузнецов

Матфей ушел в себя. Думал об Ане и мажоре. Об отце думал. О маме. И о том, что ничего не сможет сделать, чтобы помочь им. Мысли скакали в дикой пляске и никак не могли собраться, чтобы вылиться в какое-нибудь целенаправленное действие. На душе было скверно. Когда же придет покой? Слова — «покойся с миром» — обретали смысл.

— Реально хибара, — разглядывая покосившийся, одноэтажный домик, удивился Матфей.

— А то ж! — приосанился Егорушка.

Передняя часть халупы заваливалась вправо, а задняя влево. Окна сзади были затянуты полиэтиленом или заколочены, а спереди, поблескивали пластиковой чистотой. И на этой развалюхе висела новенькая железная дверь, под тяжестью которой прогнившие стены клонило книзу. У людей дачные домишки были краше.

Отхватив себе немалый, кое-как огороженный участок, избушка нагло устроилась среди высоток и ТЦ в самом центре города. Участок этот вместе с хибарой можно было хорошо продать и купить нормальную квартиру. Обычно застройщики таким хозяевам, гробящим их золотую жилу, выбора не оставляли — или продаешь или хаваешь дерьмо грязных методов выселения.

— Чай у меня — вкуснотища! Мы с Болтиком сами летом в лес гоняем за травками, — погладив выбежавшую им навстречу дворнягу, похвалился старик. — У нас знаешь, какие травы есть? Иван-чай, душица, шиповник, мята… Магазинные да заморские рядом с ними и близко не стояли!

В доме было холоднее, чем на улице, старик, кряхтя, растопил новенькую буржуйку. И стал готовить чай. Кухня и спальня находились в одной комнате. Из неё вела дверь в нежилую часть дома, которая служила старику подсобкой, там кудахтали куры.

Матфей разулся, поставив вымокшие кроссы поближе к печке.

Внутри обстановка была не менее противоречивой и убогой, чем вид избушки снаружи. Новое перемешалось со старым.

Матфей сел в предложенное ему допотопное кресло, но тут же вскочил — в пятую точку вонзилась пружина. Присел с краешку. Собака устроилась рядом, положив голову на колени Матфея. Он растеряно потрепал ее, она довольно прикрыла глаза.

Зато у кресла, по которому давно тосковала помойка, стоял новенький стеклянный столик, а на нем лежал журнал «Cosmopolitan», служивший, как оказалось, подставкой для кружек.

Старик подал чай, печеньки, варенье и устроился в кресле поновее, напротив Матфея.

— Что мне делать? — хмуро спросил Матфей, осторожно отпил из кружки расхваленный Егорушкой чай. По телу разлились тепло и покой.

— А я ж почем знаю? — пожал плечиками Егорушка, гаденько прихлебывая из блюдца.

— А что вы знаете?

— Что ничего не знаю.

— Это демагогия, — заметил Матфей, делая еще глоток и обжигая по неосторожности язык.

— Нет, это во мне Сократ говорит.

Собака перебежала к хозяину и деловито всучила ему лапу. Егорушка достал из кармана кость и кинул её псу.

— Вы мне ничего не объясните, — отставив кружку, понял Матфей.

Беседа начинала грозить ему очередной вспышкой гнева.

— А разве объяснить что-то возможно? — размачивая печенье в чае, округлил глаза Егорушка.

— И что мне, просто смотреть, как мои родные люди загибаются?! — не выдержал Матфей. — Может, тогда лучше было бы меня не спасать от старухи, пусть бы сожрала?!

— Выбирать тебе. Вот только жизнь, она зачастую всегда свое берет. Ты за родных сильно не кипи — оправятся, куда ж им еще деваться? — изрек Егорушка. — Печеньку хочешь?!

— Да идите вы к черту, если вы не сам черт!

— Черти — премилые животные, что обитают в аду, — напомнил Егорушка, откусывая печеньку и помешивая варенье в чае.

Матфей психанул, встал и, поспешно обувшись в еще не просохшие кроссы, направился к выходу.

— Одно скажу тебе: свет рассеивает тьму. Тьма же лишь поглощает свет. — Остановил Матфея Егорушка очередной чушью.

— Да идите вы со своим светом! — отмахнулся Матфей, решительно открывая дверь.

— Слыхал, о теории пассионарности Гумилева? Только пассионарии способны генерировать свет из пустоты! — крикнул ему вслед Егорушка.

Собака тявкнула, поддакивая хозяину.

— Я не пассионарий! — Матфей шагнул за порог и хлопнул дверью.

— Нет, — согласился, оставшийся наедине с собакой, старик, — ты нечто большее.

Глава 6. Друг в кармане

После того как родители развелись — Матфей с матерью переехали в двушку. Поменяв место жительства, он поменял и школу, и в десятый класс пошел в более сильный лицей возле нового дома.

Первым делом, он поговорил с мамой насчет Ани. Мама от природы жалостливая прониклась сочувствием к девушке, и разрешила ему перевезти ее к ним. Он был так доволен, что нашел, наконец, выход, что спасет её от нищеты и побоев пьяницы-отца, потому и оказался совершенно не готов к ее отказу, да еще такому нелепому.

Надо было заставить, уговорить, убедить… Надо было узнать: «Почему, нет?». Надо было вытащить её. Но Матфея бомбануло.

Они стояли возле кабинета «истории» с плакатами гимна, флага, герба и царя. На середине разговора прозвенел звонок, и школьники с диким ревом повыскакивали в коридор.

— Да, у тебя стокгольмский синдром! Что, нравится, когда тебя лупят?! — чтобы перекричать толпу приходилось орать, но он был уже тогда на пределе и орал с удовольствием. — Ты же так и останешься в этом болоте!

Аня в ответ едва слышно пробормотала:

— Значит, так суждено.

Ему пришлось наклониться к ней, чтобы услышать, от чего она еще сильнее съежилась.

Глаз не поднимала, все теребила в руках книжку из библиотеки. Опять чертов Достоевский. Матфею хотелось сжечь все его книги. И дать ей в руки какой-нибудь любовный роман.

— Значит — нам не по пути! — крикнул он так, что бегущая рядом мелочь поспешно ретировалась подальше.

— Матфей, я не могу… — она упрямо смотрела в пол.

Если бы в глаза ему посмотрела, может и не бесила бы так сильно, а то, как овца какая-то, мямлила и толком объясниться не могла или не хотела. И жалась перед ним — забитая, будто Матфей, как и ее папаша, может поднять на нее руку.

— Аня, я тоже… Я не хочу, чтобы моя девка ходила синяя.… — уже спокойней вздохнул он. — Вот моя рука, поехали.

— Прости… — и взгляд свой отяжелевший от капающих слез так и не подняла.

Он же поднимать насильно эти глаза на себя не стал, пусть они смотрят себе в ноги, а не вперед.

— Ты сделала выбор.

Еще надеясь на то, что она одумается, он задержался на пару минут возле неё, разглядывая портрет царя с акульими глазами. Но, нет.

Матфей развернулся и медленно побрел прочь. Не удержался, оглянулся и еще раз окинул ее взглядом, до последнего надеясь, что она посмотрит ему вслед. Но она стояла, скорбно опустив голову, словно