Колыбельная для маленьких солдат - Ина Голдин

тогда до конца. Вы же поняли все раньше меня – и уж точно раньше крестного и его генералов. Знали, чем вам это грозит. Могли бы сбежать и ждать его возвращения, как остальные.

– Я оставался из-за вас. Вы тоже знали, чем это для вас кончится, ваше высочество. И все же не отступили. Такую храбрость и такое упрямство я до этого видел только у одного человека. И такую жестокость – тоже.

Джон еще замедлил скорость: они подъезжали к лагерю, и машину трясло на крупных камнях.

– Ненавижу, когда меня сравнивают с отцом.

– Вам от этого не уйти. Вы Бенджамин. И вы должны сесть на трон, рано или поздно.

Джон сочувственно ему улыбнулся. Не вина Маркуса, что он нахватался у отца бреда про Бога и благословение и теперь искренне считает, будто гоп-компания из полсотни человек сойдет за королевскую гвардию, а недобитый атаман – за претендента на трон. И то верно, невозможно долго оставаться у власти в Гибее и не сойти с ума.

– Вы способны стать лучшим королем, чем ваш отец.

– Если не перестреляю всех министров. – Джон не смог удержаться, рассмеялся.

Но советник не улыбнулся.

– Именно.

– И вы решили проследить, чтобы я не превратился в моего отца? Хорошее дело. Тем более что отцом я, кажется, все-таки стал…

* * *

Стал, да вот только паршивым.

Какой отец по доброй воле отправит сына в бой?

* * *

Вид нового лагеря немного его приободрил. Старые каменные хижины, которые глаз еле различал, были построены на совесть – и хотя в проемах окон и дверей гулял ветер, стены и крыши держались крепко. Джон не сомневался, что утром разглядит в камнях выбоины от пуль. Пастухи – народ крепкий и наверняка покинули деревню не от страха, а потому, что из-за боев овцам стало негде пастись…

Или их выкурили тем самым газом, которого, согласно официальным заявлениям, гибейская армия не использовала и использовать не могла. Джон даже носом потянул – не пахнет ли в воздухе апельсинами. Не пахло.

– Командир, – к нему подскочил Маллори, – часовые поставлены, дома для командного состава подготовлены. Кухню устанавливают, к обеду должна быть готова.

– Как здесь связь?

– Из-за стен проходит плохо. Но если отойти вон на тот выступ, все ловится.

– Хорошо. Эта машина – последняя. Сейчас груз разберем, и давай отбой. Ночь теплая, поспят на земле.

Сам он не уснул бы. В мозгу прокручивались самые мрачные и невероятные исходы затеянной Фаркашем операции. Так что Джон отправил «вон на тот выступ» рядового с телефоном – ждать новостей. Перегрузил вместе с Тейлором ящики с документами и деньгами, а потом отправился помогать Рейну. Тот, ругаясь себе под нос и по-шахтерски нацепив фонарик на лоб, рыл яму для нового погреба

– Отбой. Завтра выкопаешь.

– До завтра все пропадет.

– Чему тут пропадать? Там же остались одни консервы да сухпайки.

Джон отобрал лопату у помогавшего Рейну рядового, отправил того спать и принялся за работу. Кухарь только хмыкнул.

– Как ты оставил детей?

Почти все здесь были возраста Джона или младше; холостяки, потерянные мальчики, не желающие взрослеть. Но у Рейна и Ошера были дети.

И даже у Маркуса… когда-то.

– Как оставил… – Рейн пожал щуплыми плечами. – Им без меня спокойнее. К хозяйке приходили пару раз, так она им сказала, мол, развелась, отстаньте. Вроде больше не беспокоили. По ребятишкам скучаю, что там. А от хозяйки, – Рейн улыбнулся, – любой бы в горы сбег.

Джон подавил в себе чувство вины. Командир не извиняется, даже если его боец не может видеться с семьей просто потому, что состоит в его гвардии. Погреб он выкопал в рекордные сроки, едва заметив, что Рейн работать прекратил и ждет, опершись на свою лопату.

– Переживаете, – сказал он Джону. – Они ребята стреляные. Пацана в обиду не дадут.

Джон не слишком вежливо велел ему заниматься своими делами и сложить уже в эту гребаную яму еду. И на сей раз все-таки извинился.

Ночь неумолимо шла к концу, рядовой с телефоном молчал, и голос Гидеона в голове становился все яснее – и ехиднее:

«А ты и в самом деле отличный командир. Кроме мальчишки, некого было послать. И что ты говорил про хефашей? Хефаши своих хоть с двенадцати берут, да еще и стрелять учат, прежде чем отправить в бой. А ты, видно, так испугался отцовства, что решил мальчишку сразу пустить в расход…»

Уже глубоким утром пришли наконец новости. Все закончилось благополучно; бойцы, за исключением Фаркаша, едут в новый лагерь.

Джон лежал на койке и обдумывал операцию на заводе, глядя, как в пустые каменные глазницы окон потихоньку вползает солнце. Он и сам не подозревал, что прислушивается к тишине снаружи, но вскочил, едва до него донесся шум мотора.

В бледном свете раннего утра и его бойцы смотрелись бледными, вымотанными. Но главное – они были тут.

И Джей-Би.

Мальчишка выглядел уставшим, как остальные, и гордым.

Джон шагнул к нему и, слабо соображая, что делает, поднял на руки.

– Не ранили?

– Нет, – недоуменно сказал мальчишка.

– Он у вас молодец, командир. Не растерялся. Настоящий боец.

– Боец, конечно, – вырвалось у Джона. – В девять-то лет. Нам не чета.

Он неохотно опустил мальчишку на землю. Опять бросилось в глаза, какой он маленький – среди высоченных парней в грязном камуфляже. И надо же было ему разрешить…

– Хватит, – в сердцах сказал Джон. – Никаких больше операций.

– Почему? – В вышколенном голосе мальчишки сквозила обида. – Я же справился.

– Справился, – кивнул Джон. – Ты молодец. Но это не обсуждается.

Ребенок оглянулся на остальных, будто ожидая, что они вступятся. Но оставшийся за старшего Ошер только сказал:

– Твой папка дело говорит. Зря мы тебя засветили.

Джей знакомо стиснул челюсти. Даже взгляд его сейчас был точь-в-точь взгляд Джона, когда тот ожидал похвалы от отца – и раз за разом обманывался.

– Иди в дом, – сказал Джон. Беспокойство в нем перебродило, осталась только усталость. Он вдруг сообразил, что мальчик не знает, куда идти. Он показал: – Вон там. Майор тебя дожидается на кровати.

– Майор?

– Медведь. У него погоны…

Но Джей уже шагал прочь почти строевым шагом.

Джону хватило краткого отчета об операции; и без того видно, что ребята валятся с ног. Когда он вернулся в домик, Джей лежал на кровати, не раздевшись, только скинув кроссовки. Лицом к стене. Правда, он прижимал к себе медведя, и Джона это неизвестно почему успокоило.

– Спишь?

Ответа не было, но дышал ребенок слишком ровно.

– Злишься?

Молчание. Джон вздохнул, разделся наконец и улегся. Ребенка он трогать не стал: без обуви, и ладно. И заснул бы,