Имперский вор. Том 3 - Дмитрий Ра

Наблюдаем за тем, как он резко выскакивает из своего внедорожника и, хлопнув дверцей, быстрым шагом идёт через КПП в офицерку.

– Каменский, опять по твою душу, что ли? – удивляется Ильин. – Вроде уже дважды всё тут обыскали…

– Камень, скажи честно, – Токсин тычет меня локтем в бок, – ты трахнул его любимую дочь и свалил без обязательств? Или нагадил ему в ботинки?

– Да чёрт его знает, – пожимаю плечами. Хотя точно знаю, что именно капитан забыл в лагере. – Думаю, сейчас скажет.

– Тогда мы пока за складом потусуем, – кивает Лекс. – Завтрак переварим.

Остаюсь ждать Баканова на ступеньках столовой, и не зря: уже через пять минут ко мне с ехидной рожей подходит старшина Сучкин.

– Каменский, чего прохлаждаешься, давно на кухне картошку не чистил? Быстро в штаб. Тебя там ждут.

Глядя на его важную рожу, не удерживаюсь от смешка. Потому что вспоминаю, как под ментальным давлением Крайта он пускал слюни себе на пузо. Было это в июле, когда химеринг, тогда ещё в натуральном облике, явился в лагерь, чтобы меня пить.

– Вам что-то кажется смешным, курсант?! – тут же бычит Сучкин.

Выставляю ладонь:

– Не берите лишнего в голову, старшина. Как бы чего не вышло.

– Ах ты ушлёпок княжеский! – срывает его, и он натурально пытается дать мне в зубы.

Ну вот это я терпеть уже не намерен.

Перехватываю его руку и, без замаха ткнув в пухлое пузо, беру в захват. Наклоняюсь к красному уху и говорю:

– Повторяй за мной, старшина: «князь Никита Станиславович Каменский».

– Да я тебя… – сопит он, дёргая задом и пытаясь выкрутиться.

Щаз-з. Выкручиваю руку сильнее и практически тычу Сучкина мордой в землю.

– Не слышу.

– Господин князь, отставить! – К нам несётся сержант с КПП. – Немедленно отставить!

Ну вот. Не дали поучить дебила правильному обращению к наследнику княжеского рода. Жаль.

Сержант наконец добегает до нас, и я отталкиваю Сучкина. Он пыхтит и пытается глотнуть воздух. Бил я хоть и без замаха, но кулак в пузо вошёл хорошо. Правильно так вошёл.

– Курсант Каменский вызван в штаб! – сообщаю сержанту, который явно пытается придумать мне взыскание.

И отправляюсь прямо в офицерку. В лагере мне осталось всего ничего. Не думаю, что Зверевич посадит меня в карцер. А морда этого Сучкина выпрашивала хорошего леща чуть ли не с первого дня нашего знакомства.

Захожу в офицерку и встречаюсь взглядом с капитаном Бакановым. Зверевич стоит спиной к нам, заложив руки за спину, и делает вид, что видит в окно что-то интересное.

– Господин майор, курсант Каменский по вашему приказу прибыл! – Вытягиваюсь по стойке смирно.

– Надо же… Хоть к кому-то вы выказываете уважение, – хмыкает Баканов. – Держите.

Он протягивает мне какую-то бумажку.

Читаю: «Отменить Каменскому Н. С. меру пресечения в виде подписки о невыезде…»

Значит, артефакт, который я выдрал из ошейника драконицы в разломе, действительно тот самый. Артефакт британской короны, пропавший из сейфа графа Горчакова. А то были всё же у меня сомнения.

Дочитав, поднимаю глаза на Баканова.

– Могу я узнать, по какой причине вы отменяете подписку о невыезде? Наконец-то нашли настоящего преступника? Или, может быть, господин граф, не дождавшись результатов вашей работы, сам нашёл артефакт? – И честными глазами гляжу в багровеющее лицо капитана.

Ха-ха… Если бы за лицемерие давали деньги, я бы сейчас озолотился.

– Это не ваше дело, господин… князь, – выдавливает наконец Баканов.

Прямо чувствую, как капитана плющит оттого, что мой титул обязывает его обращаться ко мне уважительно.

– Как это – не моё? – давлю. – Вы посадили меня в следственный изолятор. Вы обвинили меня в краже. Не считаете, что должны мне хотя бы извинения?

– Отставить, курсант Каменский, – внезапно говорит Зверевич. – Вы свободны.

Жаль. Не дал поиздеваться. Иногда порядочность Зверевича прямо напрягает. Я всё ещё не рассчитался с Бакановым за моё задержание. И за трёх уродов в камере – тоже.

Выхожу из офицерки. А уже на полпути к плацу меня ловит малость запыхавшийся Баканов. Сначала я чувствую, как в плечо впиваются чьи-то сильные пальцы, потому быстро разворачиваюсь, готовясь взять нападающего в захват. Но Баканов – не Сучкин. Он быстро выкручивается, и какое-то время мы практически боремся. Дар он пока не использует, потому и я этого не делаю.

– Слуш-шай, Каменский, – шипит он мне в лицо. – Не знаю, по какой причине господин граф отозвал своё заявление, но я уверен, что здесь что-то нечисто. И буду копать дальше. Ты понял?

Он разрывает наш хват и отступает, вытирая со лба пот.

– Лопату подарить? – интересуюсь я. – Чтобы сподручнее копать было.

Какое-то время капитан зло смотрит на меня, но, к его чести, сдерживается. Он идёт к КПП, а я провожаю глазами его ровную спину.

Ну что ж… копайте, господин капитан. Артефакт и правда украл не я. Так что ко мне у вас ниточек нет.

Глава 20

Когда мы подъезжаем к высокой кованой ограде поместья Хатуровых, я испытываю что-то вроде ностальгии.

А если честно – осознаю, что могу провести несколько дней, вообще ничего не делая. Иногда это необходимо. Вот просто дать передышку и телу, и мозгу. Особенно если посвятить ночи влюблённой в меня горничной Танечке… Собственно, единственному человеку, которому от меня ничего не нужно, кроме меня самого, что необычно и приятно.

Ну, надеюсь, хотя бы ночи удастся проводить именно так, как хочется. А вот ежедневные занятия в тренажёрке отменять не стоит. Зал у Хатурова отличный, а моему телу ещё далеко до нужных параметров.

Правда, Танечка так не думает. Она встречает меня первой, сбегая с парадного входа в особняк, и ахает вместо приветствия:

– Как вы возмужали, князь!

Усмешку Матвея я чувствую даже спиной. А Танечку бесцеремонно приобнимаю и целую в щёчку.

Ничего больше она сказать не успевает, потому что в распахнутых дверях появляется граф Хатуров и спокойно кивает:

– С прибытием, курсант. Здравствуй, Соболев.

Спиной, кстати, я не только Матвея чувствую – ещё и взгляд откуда-то сверху. С дерева, вероятно. Кто-то из сыновей графа, про которых я, кстати, и думать забыл.

Хатуров пропускает нас в холл, и вот там меня ждёт настоящий сюрприз.

С лестницы на второй этаж несётся женщина, которую я узнаю не сразу. Точнее, настолько не ожидал здесь увидеть, что понимаю, кто это, лишь когда она долетает до меня. И резко тормозит, хотя явно собиралась кинуться на шею. Даже отступает.

Баронесса Полина Даниловна Каменская. То есть Суворова, конечно, по новому мужу. Это раньше она была Каменской, причём княгиней.

Мать Никиты. Собственно, уже моя.

– Здравствуй, мама, – сдержанно говорю я. А ведь я собирался завтра к ней ехать… Ну что ж, одним делом меньше. Здесь и поговорим.

– Никита! Здравствуй…

Пару секунд я пытаюсь разобраться в эмоциях, которые вызывает у меня эта женщина. Что сделал бы сам Никита?

Он скучал по матери, это да, и любил её. Но не мог простить, что она вышла замуж почти сразу после смерти его отца. Перестал с ней разговаривать и без сопротивления уехал к Хатурову.

Мальчишку можно понять. Но понять можно и Полину Каменскую – оставшуюся одну с несовершеннолетним сыном и кучей долгов, наделанных мужем.

Кстати, с долгами Станислава Каменского надо бы разобраться. Глава Тайной канцелярии сказал мне, что мой отец едва не разорился, добывая информацию о пропавших молодых аристократах. Большинство которых были из захудалых или обедневших родов.

Теперь понятно, что поиски привели князя Каменского к «Братству свободных». И узнал он нечто такое, за что его убили. Причём показательно и жестоко: сожгли родовое поместье вместе с хозяином. Только вот…

…поместье-то на самом деле цело, хотя знаю об этом только я.

Хотя, возможно, знает и жена князя. Моя мать.

Но прямо сейчас это не главное.

– Рад тебя видеть, мама! Я соскучился.

Решительно делаю шаг вперёд и обнимаю её. В памяти мигом начинают скакать обрывки детских воспоминаний Никиты. Слюняво-сентиментальных, но такие у всех одинаковы. Даже у самых сильных и чёрствых мужиков. Мать есть мать.

– Никита!..

Полина Даниловна сжимает