Князь поневоле. Потомок Ермака - Илья Городчиков

демонстративно вынул револьвер из кобуры, взвёл курок оружия и положил его на стол, стволом направив на вмиг побледневшего управляющего, — А с того, что этот человек замешан в произошедшем прошлой ночью покушении на графа Ливена. — Я устало потёр лицо и посмотрел в глаза чинуши, — Вот я и хочу получить информацию на правах зятя графа. Да-да, отныне мы являемся одной семьёй, так что вам лучше со мной не спорить и просто выдать нужного рабочего. В противном случае у меня есть возможность натравить на вас полицейскую службу, но, сильно сомневаюсь, что вам хочется разбирательств с полицией.

— Ладно! — Мужчина тяжело вздохнул, приковав взгляд к револьверному дулу, — Андрей, неси списки работников!

В кабинете появился невысокий и щуплый парень, наверняка только недавно поступивший на свою должность. Он глянул в мою сторону с испугом и быстро разместил на столе толстую книгу, после чего поспешил покинуть кабинет, стараясь больше не сталкиваться со мной взглядами. Чинуша же рухнул в своё кресло, принявшись внимательно рассматривать каждую из страниц.

Я человека не торопил, прекрасно понимая, что чем вдумчивее он будет рассматривать страницы, выискивая необходимое имя, тем скорее найдётся человек. Что же я собирался делать с тем самым Семёном? Вполне логично, что убивать его моментально было очень невыгодно. Этот человек был единственным, кого я легко мог обвинить в причастности к революционерам. К самим радикалам у меня сейчас не было практически никаких претензий, тогда как Семёна стоило проверить вдоль и поперёк. Конечно, можно было попытаться наехать сразу же на того же Петра, ведь его человек был замечен за взаимодействиями с революционерами, но фактически никаких реальных доказательств у меня на него не было.

— Да, да, ваша светлость, — чинуша ткнул пальцем в одну из строк на странице, после чего поднял довольное лицо в мою сторону, — у нас есть такой Семён. Только сейчас я никак не смогу его привести сюда. Сейчас его бригада находится в забое, а без бригадира они никак не смогут, ваша светлость. Если сейчас я попрошу его группу выйти, то нарушатся все сроки. Сейчас они как раз наткнулись на богатую жилу, так что работать и работать остаётся. — Управляющий развёл руками, постаравшись сделать максимально возможное разочарованное выражение лица, но в глазах его можно было увидеть достойную лиса хитрость.

— А для меня есть какая-то разница насчёт вашего плана? — Я тягостно вздохнул и потянул к себе револьвер, — Мне нужно, чтобы этот человек был здесь. — Качнув оружие в руке и примериваясь к его весу, — Вы же, господин Лебедев, должны быть в должной мере осведомлены о том, что владелец вашей конторы является старым другом графа Ливена? У меня есть подозрение, что когда до него дойдут новости о том, что именно на ваших шахтах прячется убийца его дорогого друга, то он точно решится принять все возможные санкции для того, чтобы наказать вашу персону. Не думаю, что он ограничится исключительно вашим увольнением. Возможно, мне это лишь кажется, но будет такая проверка, что вам легко могут провести самую тщательную проверку во всей вашей жизни.

— Конечно-конечно, князь, — мгновенно стушевался начальник управления шахтами, — я направлю человека на их поиски.

Вытянув из кармана часы, я присмотрелся к тонкой секундной стрелке, быстро бегущей меж делений. Времени было уже много, а если учесть дорогу обратно, то обратно придётся вернуться затемно. Впрочем, раз уж я добрался до этих шахт, то возвращаться без полного пакета данных было банально глупо.

— Я даю вам десять минут. — Ноготь несколько раз ударил по защитному стеклу часов, — В противном случае вам точно не понравится мой гнев.

Не прошло и десяти минут, как через запылённые окна кабинета управляющего я увидел, как по главной улице рабочего посёлка в сторону здания катилась тёмная волна. Это были десятки фигур в промасленных робах, с почерневшими от пыли лицами. В руках они сжимали кувалды, ломы, кайла — всё, что могло служить для рабочих орудием труда, но теперь стало полноценным оружием для их восстания.

Воздух в кабинете внезапно стал густым. Управляющий вскочил, опрокинув чернильницу — синие капли растекались по документам маленькими реками. Самого управляющего охватила дрожь, и он потянулся к ящику стола, внутри которого, как оказалось, лежал заряженный револьвер.

За окном толпа остановилась перед зданием конторы. Ни криков, ни угроз они не выдвигали, оставшись в едва шелестящем молчании. Впрочем, всем было понятно, что тишина бесконечной не будет. Неизвестно чего ждали восставшие, но сейчас они остались стоять, окружив здание сплошной человеческой стеной, вооружённые на разномастный манер. Даже сквозь пыльные стёкла я заметил несколько устаревших, но всё ещё смертоносных карабинов и винтовок.

Снизу послышался шум. Стало понятно, что мои казачьи телохранители, вместе с конторскими охранниками, принялись в ускоренной манере баррикадировать здание. Конечно, без подходящих инструментов нормально забаррикадировать все щели в должном качестве не получится, но хотя бы на время подобная защита сможет остановить протестующих от штурма. Хотя патронов у нас с собой было не настолько много, чтобы долго держать оборону, а помощи ждать было просто неоткуда.

Я посмотрел на человека, который был назначен на управление этим местом, и понял, что ничего хорошего от этого толстого мужчины ждать не приходилось. Он был представителем той когорты управляющих, которые с кризисами справляться не умели от слова «совсем», а значит, разруливать сложившуюся ситуацию придётся мне.

Глава 20

Плотная толпа рабочих расступилась медленно, нехотя, напоминая тягучую битумную массу. Из её тёмных, пропахших потом, пылью и гарью внутренностей медленно вышел человек. Он был невысок, даже несколько приземист, но держался с поразительной уверенностью, будто ступал не по деревянным половицам небольшой площадки перед конторкой, а по каменным плитам дворцовой площади. Шаги этого мужчины были твёрдыми, плечи расправлены, и даже в удушливой шахтёрской тесноте он двигался легко - толпа сама уступала ему дорогу, повинуясь стадному инстинкту.

Рубаха на нём, когда-то девственно-белая, теперь превратилась в грязное нечто. Ткань, грубая и потрёпанная жизнью, пропиталась солью пота, въевшейся в каждую нитку, смешалась с тяжёлой подземной пылью.

Лицо главаря шахтёрского восстания точно не рисовали бы на портретах просветлённые художники. Оно было жёстким, будто вырубленным топором из сухого дерева. Плоское, скуластое, с проступающими из-под тонкой кожи жилами. Оно легко могло принадлежать случайному бедняку, которых было достаточно у крупных городов, но вот два ярких уголька глаз явно намекали, что он