Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

– Но ведь, выбирая академию, он не отказывался от семьи? – робко уточнила я.

– Нет, – согласился ворон, – но ты же понимаешь, насколько часто для людей бывает тонка та или иная грань.

Я хотела спросить что-то еще, но вопросы никак не формулировались.

– Твои родители, увы, не видят грани, которую ты уже переступила, – произнес ворон. – Твой отец, конечно, причастен к магии, но, как ты сама и говорила, она в их глазах более социально одобряемая, чем та магия, которую выбрала ты. Кроме того, как всякий родитель, он может намертво стоять на своем в вопросах того, что хорошо, а что плохо для его ребенка. Пойми, ты уже стала чуть больше, чем просто обывателем и чем просто дочерью. Если будешь угождать родне, оставаясь обычным социальным человеком, примерной девочкой, которая никому не перечит и живет по прописанному ей старшими сценарию, но при этом все же собирается учиться магии искусства, благоприятного исхода не жди. Однако ты должна помнить, что, будучи магом искусства, ты можешь и работу работать, и деньги получать, и строить карьеру и семью. Одно не отменяет второго. Попытка сделать всем хорошо, сидя «в домике», рушит все.

Я посмотрела на него, помолчала, а потом приняла решение:

– Идем искать амулет Семенова.

– Нет, – отрезал ворон. – Сначала мы идем завтракать. Этого священного права у нас никто не отнимет. Война войной…

– …а еда по расписанию, – невесело закончила я.

После завтрака настроение у меня не улучшилось. Описанию оно тоже не поддавалось. Мне не было мучительно больно. Мне было примерно так же, как после визита к Даниэлю: я ощущала, что меня загнали в угол. Это было неприятное удушающее состояние безысходности. Казалось, даже если я развернусь, угол переместится следом за мной. Везде был один сплошной угол. Даже дышать стало физически трудно.

– Не напрягайся, – тем временем командовал ворон. – Вспомни, как ты обычно гуляешь в поисках нужного места или ищешь что-то дома.

Мы неспешно прогуливались по дворику академии (точнее, ходила я, а ворон сидел у меня на плече), и пернатый пытался объяснить мне, как применять мои уже имеющиеся способности для поиска. Он говорил не напрягаться, но я, наоборот, пыталась собраться и нацелиться на амулет. В итоге не получалось вообще ничего. Внутри меня было никак, а вокруг как будто пусто.

– Наоборот… расслабься… – вздыхал ворон.

– Да не могу я! – не выдержала я. – У меня вообще не получается!

– У тебя все мысли не о том, да? – спокойно уточнил он.

Я только кивнула. Ворон потоптался на моем плече, потом велел:

– Сядь посиди.

Я покорно села на скамейку.

– Это еще одна большая и сложная наука, – пернатый привычно забрался мне на колени, – быть магом, когда все вокруг велит не быть. Да, во время учебы вам расскажут эти принципы – про не заниматься магией, когда ты разобран, болен или утомлен, – но в жизни так часто случается, что, когда ты болен, разобран и утомлен, ничего тебе не поможет, кроме магии. Поэтому нужно учиться отключаться и переключаться. Да, есть методички с упражнениями, но они такие же усредненные, как та брошюра про фамильяров. Кроме мага, по сути, никто не научит его переключаться. Путь могут показать, но действовать придется самостоятельно. Вот что тебе обычно помогает отключиться от негатива вокруг и внутри? Может, это разные вещи, но назови их.

Я прикрыла глаза, мысленно пробежалась по воспоминаниям, где испытывала нечто подобное, открыла глаза и посмотрела на ворона.

– Что? – обеспокоенно спросил он.

– Птиц, это конец… – пробормотала я.

– Что? Что? – засуетился ворон так, как будто я прямо тут и сейчас собиралась умереть.

– Я больше этого не делаю. Как отрезало.

Мы некоторое время молча смотрели друг на друга, затем я все же собрала из образов слова и пояснила:

– Когда мне было плохо и хотелось уйти от того, что меня терзает, хоть снаружи, хоть изнутри, я писала. Чаще всего стихи. Я могла по три, по четыре текста в день написать. Еще я рисовала. Комиксы, придуманные миры, иллюстрации. Я ничего не написала и не нарисовала не по учебе с того момента, как уехала из дома. Я за два месяца не сочинила ни одного стихотворения. Они просто не приходят. У меня даже мысли нет сейчас выписывать из себя то, что я чувствую. Пока ты не спросил, этого как будто больше и не было. Это конец, да?

Ворон почесал лапой клюв.

– Скорее новое начало, – со знанием дела изрек пернатый. – Ты попала в другие условия, началась новая нагрузка, сменился контекст.

– Птиц, у меня и экзамены были, и много новых предметов, и практика в школе… У меня нагрузки было во много раз больше, чем сейчас! Но я писала. А теперь даже не думаю о том, чтобы писать стихи.

– Мы все меняемся, и ты не исключение, – уверил ворон. – Так тоже бывает. Это нормально. Не забывай: даже при большей нагрузке у тебя был тот же город и то же окружение. Теперь же ты совершенно в иной среде…

– Но, значит, родители были правы! – Я всплеснула руками. – И ты был прав! Никакой я не мастер слова и не художник. Все в детстве писали стихи и рисовали, а выросли – и все, это осталось за бортом. Просто я прошла рубеж взросления, и оно отвалилось.

Ворон что-то злобно, но неразборчиво проворчал.

– Ты понимаешь, что это значит?! – воскликнула я.

– Что ты ищешь подтверждения плохому от фигур, которые преследуют свои цели или ничего не смыслят в твоей новой реальности, – отозвался он и, не дав мне вставить и слова, продолжил: – Ты слушаешь родных, которые до сих пор травмированы поступком великого предка так, что вычеркнули искусство из жизни. Ты слушаешь Семенова, который любит деньги. Ты слушаешь прошлый негативный опыт.

– Я слушаю тебя.

– Да, я говорил тебе, что ты не мастер слова и не художник, но я же говорю тебе: ты – архитектор. Почему ты слышишь только первое и не слушаешь второе?

– Потому что… Что мне с того, что я архитектор? Я даже поступить на факультет пока не могу! Я денег заработать не могу! Я амулет не нахожу! Что толку с того, что у меня есть дар? Исполняющий обязанности ректора говорит, что я не поступлю. Родители даже не намекают, а прямо говорят, что ловить мне здесь нечего и нужно возвращаться. Они мне там даже работу нашли. Ты это понимаешь? Они не поленились узнать о вакансиях для меня! Мне двадцать два года. Мои родители считают, что я ни на что не способна без них. У меня ни кола, ни двора, ни работы, ничего! Ах да, у меня есть фамильяр, но и тот меня спонсирует, а не я его кормлю и пою. Мне, вообще-то, еще как-то надо будет тебе долг вернуть. А я ничего не могу! Теперь оказывается, что и переключаться не могу – переключалка сломалась! Ну, что ты ответишь?!

Ворон помолчал, спрыгнул с моих коленей, походил по скамейке, точно что-то прикидывая в уме, а потом выдал:

– Пойдем поедим.

– Мы же только недавно ели! – возмутилась я.

– А мы еще поедим, – уверил он. – Сладкого, жирного и мучного. Много. Можешь еще купить себе газировки с каким-нибудь дурацким вкусом.

– За твой счет – все что угодно, – хмыкнула я.

Безысходность сдавила горло еще сильнее: каждую купленную вкусняшку мне предстоит отработать. Никакой радости от предложения ворона не было.

– Ты не думала, что мне не требуются эти деньги обратно? – точно читая мои мысли, спросил пернатый. – Деньги нужны для того, чтобы их тратить. Это была заначка на внезапные расходы. Внезапные расходы обычно и не должны возмещаться.

– Я не хочу быть твоими внезапными расходами, – проворчала я.

– Тогда прими это как подарок. У меня есть заначка, я принес ее тебе, чтобы мы могли не думать о том, на что и как будем есть. Мы едим и наслаждаемся. Все просто.

– Нет, – отрезала я. – Если тебе что-то сделали, ты должен отплатить – хорошим поведением, пятерками в школе, ну или банально вернуть деньгами.

– И за подарок на день рождения тоже?

– Праздники не считаются. Это традиция.

– Тогда думай, что я подарил тебе эти