Столичный доктор. Том VIII - Сергей Линник

* * *

Я вернулся в госпиталь, и снова попытался занять себя работой. Но подвергся атаке со стороны единственных сотрудников, имеющих на это право. Гедройц и Михеев поймали меня в перевязочной, когда оттуда вынесли очередного пациента. Зашли и прикрыли за собой дверь.

Сбросил перчатки и начал мыть руки. Общественность молчала, и я разговор не начинал. Они пришли, им и надо. Первым не выдержал Михеев. Впрочем, я успел заметить, как Вера слегка толкнула его локтем.

— Вам надо отдохнуть, — выпалил он. — Мы настаиваем!

— С чего бы? — с долей сарказма спросил я, вешая полотенце. — Нам надо готовиться к визиту Его Императорского величества. Вы знаете, что он посетит наш госпиталь?

— С того, что вы ночь не спали, — добавила княжна. — Не упорствуйте, Евгений Александрович. Прекращайте изводить себя. Вы уже отдали все распоряжения. Всё сделано. Пойдите… просто побудьте один. Никаких сложных и срочных операций нет — на фронте затишье.

Я подумал, кивнул, и пошел в свою келью. Присел на край лежанки, и потянулся за стаканом с водой, прикрытым сверху блюдцем — чтобы насекомые не падали. Подумал, и положил рядом открытый блокнот и карандаш. Мало ли что в голову придет.

Закрыл глаза. Подышал глубоко и медленно. Почти сразу стало легче. В голове — пусто. Просто тихо. Никаких голосов, приказов, криков раненых. Будто вся вселенная ненадолго взяла паузу.

Когда открыл глаза, прошло, наверное, минут двадцать. С улицы доносились привычные звуки: кто-то ругался у приёмного, кто-то что-то тащил по гравию. Жизнь шла. Без меня не развалилась.

Посмотрел на каракули в блокноте. Интересно, раньше такого не было вроде. Это что, бензольное кольцо? А что значит эта закорюка? Азот? Тогда кольцо пиридиновое. Так, от четвертой позиции… Кислород? И тут в голове ясно и четко всплыло: гидразид изоникотиновой кислоты. Который и есть изониазид, простое и эффективное средство от туберкулеза. Это сколько же лет я вспоминал эту формулу? Страшно подумать даже. Уже брат царя успел умереть, а я все мучился… Конечно, остается вопрос синтеза, но для этого у меня есть господин Антонов, который после инсулина и крови начал потихоньку бронзоветь. Вот я его сейчас расшевелю!

Схватил листок бумаги, и приступил к раздаче ценных указаний в стиле срочных телеграмм: вещество срочно соорудить, и начать исследования по воздействию на основные группы микроорганизмов, в частности, на микобактерии, открытые Кохом двадцать с лишним лет назад.

Вот и царский визит в пользу пойдет! В свите наверняка найдется кто-то, годный на роль почтальона. Обычному пути я не доверяю. Мало ли кому захочется узнать, а что там интересного я написал.

Затопали чьи-то ботинки. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. Михеев. Лицо перекошено, глаза по пять копеек.

— Евгений Александрович! Там… Бурденко!

Глава 18

ВОЙНА. Японскіе шпіоны у Нарвы «Нарвскій Листокъ» передаетъ, что на ст. «Везенбергъ» желѣзнодорожный жандармъ встрѣтилъ бродячаго шарманщика и его сотоварища съ ручной обезьянкой, одѣтыхъ въ болгарскіе костюмы. Жандарму субъекты показались подозрительными, и онъ пригласилъ ихъ въ станціонную контору, гдѣ они предъявили паспорта на имя болгарскихъ подданныхъ. Темъ не менѣе, у нихъ былъ произведенъ обыскъ, причемъ внутри шарманки найдены планъ мѣстности и дорогъ между Нарвой и Везенбергомъ, разные инструменты, съемки плановъ и т.д. Видя, что обманъ ихъ обнаруженъ, мнимые болгары сознались, что они — переодѣтые японцы, причемъ шарманщикъ назвалъ себя полковникомъ генеральнаго штаба, а товарища — своимъ денщикомъ. Арестованные, они отправлены въ Петербургъ.

Побѣда Россіи. ЛОНДОНЪ. 15-го (28-го) іюня. (Отъ нашего корреспондента)

Вчера первая въ Англіи и въ то же время первая въ мирѣ газета, «Громовержецъ изъ Принтингъ-Сквера», какъ въ шутку называютъ «Times», напечатала статью графа Л. Н. Толстого о войнѣ, занявшей около 9 ½ столбцовъ. Можно быть различныхъ мнѣній о взглядахъ великаго писателя земли русской на русско-японскую войну, въ частности, и на войну вообще, но положительно нельзя быть русскимъ и не гордиться славой и уваженіемъ, какими знаменитый старецъ изъ Ясной Поляны пользуется заграницей, а особенно въ англоговорящихъ странахъ. Уже одно то, что самая большая лондонская газета, которая по направленію стоитъ на противоположномъ полюсѣ отъ Толстого, сочла для себя возможнымъ и даже выгоднымъ (о появленіи статьи «Times» объявлялъ заблаговременно) отвести ему столько мѣста, показываетъ, какое огромное значеніе имѣетъ его имя въ Англіи. Но еще болѣе ярко выступило это значеніе, когда вышедшіе въ тотъ же день вечернія газеты, какого бы то ни было направленія, рѣшительно всѣ выдвинули на своихъ уличныхъ плакатахъ, именно статью Толстого. А сегодняшніе утреннія газеты, за исключеніемъ трехъ консервативныхъ, которые по принципу никогда ничего не воспроизводятъ изъ другихъ газетъ, посвятили статьѣ Толстого и свои передовицы. Среди вихря лжи и лицемѣрнаго бряцанія оружіемъ, среди настоящаго грохота пушекъ и дѣйствительныхъ стоновъ раненыхъ и умирающихъ — раздалось вѣщее слово любви и благоразумія, слово искренняго чувства и свѣтлой мысли, исходящее изъ нѣдръ самой Россіи — и всѣ, и други и недруги ея, благоговѣйно преклонили главу передъ величіемъ этого слова, Россія побѣдила!

Я вскочил, опрокинул бумаги на пол.

— Где?

— На дороге. Уже подъезжают, — сказал Михеев.

Выбежал и рванул к воротам. Когда я хоть обуться успел? На бегу наступил на шнурок, чуть не упал, Михеев подхватил под локоть. Засунул шнурки внутрь ботинка, не останавливаясь. В голове метались обрывки фраз, вопросов, страхов, пережеванных за последние двое суток. Только бы увидеть. Только бы спросить…

У ворот остановился. Из пыльной дали показалась лазаретная линейка. Без брезента, кузов открыт. На передке — ездовой, позади — унтер, явно из штабной обслуги, в белой гимнастерке. И рядом с ним — кто-то… До повозки оставалось метров пятьдесят. Лицо с этого расстояния не различить, но фигура, взлохмаченные волосы, усы, очки… Стоять и ожидать я не стал, побежал навстречу. Николай привстал, но тут же сел обратно.

Добежал. Наконец-то. Ездовой лошадь остановил, вскочил на подножку, ухватился за край кузова.

— Где она⁈ Что с ней⁈

— Жива, Евгений Александрович!

Из меня будто воздух выпустили. В глазах потемнело, и если бы не держался за Николая, то повело бы как боксера после нокдауна.

— Где⁈

— У японцев… — будто через силу сказал Бурденко.

— Слава богу, жива! Вы сами-то как, Николай Нилович?

Бледный — краше в гроб кладут.

— Не стоит внимания. Ерунда. Головой ударился сильно. Пройдет.