Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

— Миша, это же Девятой мая… Миша, День Победы, — у поэта дрогнул голос, и он снова отвернулся к иллюминатору.

Оказалось, в том числе и к его собственному удивлению, что никуда его прежнее «Я» не делось. Прежний Иван Петрович, пенсионер, в недавнем прошлом учитель литературы, был живее всех живых, прячась глубоко в личине Пушкина и время от времени «вылезая» и «показываясь» белому свету. Вот и сейчас он прежний вдруг глубоко разволновался, всеми конечностями вцепившись в это событие, ставшее для него памятным якорем.

— Миша, выпить хочу. Неси вина, — Пушкин встал и подошел к Дорохову. — Хочу выпить за наше Отечество, за его защитников, что в это самое время не жалеют своих жизней, сражаясь с самыми разными врагами. И остальным скажи, что на сегодняшний вечер я отменяю «сухой закон». Пусть тоже примут по чарке вина — и за себя, и за своих товарищей на Кавказе, и, конечно же, за успех нашего опасного предприятия.

С округлившимися от удивления глазами Дорохов быстро сбегал в соседнюю каюту и принес оттуда несколько бутылок с вином.

— Наливай, и ничего не спрашивай, Миша. Просто так нужно.

Тот быстро наполнил два бокала, которые они тут же подняли.

— Старина, выпьем за то, чтобы и дальше наше Отечество гремело на весь свет своими славными громкими победами, чтобы наши солдаты возвращались к своим близким живыми с победой. Давай…

Закончилась бутылка, и Дорохов пошел проведать остальных. Не дай Бог, кто-то разгуляется слишком сильно.

— Что-то душно стало…

Александр, захватив новую бутылку, кружку, вышел из каюты и встал у борта. От свежего морского воздуха ему стало совсем хорошо.

— Можно и за наших моряков выпить.

В этот момент на палубе появилась здоровенная бородатая фигура, дорогой сюртук на которой смотрелся, как на обезьяне костюм. Александр сразу же узнал в нем того самого купца, что позавчера хорошо выпил, начал буянить, а Дорохов его быстро успокоил.

— Эй, уважаемый! Дружище⁈ — Александр махнул рукой, подзывая купца к себе. — Старина, давай мировую выпьем. Мой друг только с Кавказа вернулся, излишне погорячился.

Купец оказался, и впрямь, богатырских статей, что стало особенно заметно, когда подошел вплотную. Ростом точно под два метр, с широченными плечами и огромным животом, он казался горой рядом с невысоким поэтом.

— Хм, давай, господин хороший, — пробасил купец, принимая кружку с вином. Шумно понюхал, чуть пригубил, причмокнув толстыми губами. — Вкусное… Только не в обиде я на твово друга. Знаю ведь, что дурной становлюсь, как лишнего выпью. Оттого всякий раз и страдаю. Уж чаво только не делал: и в церкву к батюшке ходил, и к всяким бабушкам, и врачам микстурки пить. Не помогает.

Он тяжело вздохнул, и уже поднял кружку, как за их спинами послышалось недовольное покашливание. Оба — Пушкин и его новый знакомый — почти одновременно повернулись. Рядом стоял молодой человек, явно из благородного сословия: высокий, в хорошем черном костюме, белой сорочке, на плечи небрежно накинут легкий плащ, в руке трость с серебряным набалдашником. Черные волосы развевались на ветру, глаза из под круглых очков смотрели строго и с явным неприятием.

— Господа, как вам не стыдно так себя вести? Здесь могут прогуливаться дамы, а вы, как последние…

Не договорив, он окатил их презрительным взглядом и пошел дальше. Пушкин и купец же проводили его глазами, затем переглянулись и одновременно плюнули.

— Сосунок, а гонору, как у графа, а то и целого князя, — фыркнул поэт.

— Как есть сосунок, студентик! — поддержал его купец. — Только от мамкиной титьки оторвался, жизни еще не нюхал.

Чуть помолчав, они продолжили.

— Давай, за наших солдатиков выпьем, — Александр снова наполнил кружки вином, ставя на палубу опустевшую бутылку. — Мы гуляем, а они сейчас службу несут.

Купчина с готовностью поднял кружку, но прежде чем выпить, несколько раз перекрестился.

— Дай Господь им всем здоровья и удачи в бою. Вражин у Руси матушки всегда хватает, много у солдатиков работы. Выпьем, господи хороший.

— За Победу…

Пушкин выпил, и на него совсем «накатило». В какой-то момент ему даже показалось, что он плывет на самом обычном туристическом теплоходе, а вокруг него «течет» его прежнее время.

— … Эх… День Победы… как он был от нас далек, — тихо запел он. —

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты, обгорелые, в пыли,

Этот день мы приближали как могли

Купец замолчал, внимательно вслушиваясь в слова незнакомой песни. По лицу было видно, что понравилось. Он даже пытался подпевать, запоздало повторяя слова за поэтом.

— Этот День Победы порохом пропах, — голос у Пушкина уже гремел. —

Это праздник с сединой на висках,

Это радость со слезами на глазах,

День Победы! День Победы! День Победы!

Расчувствовавшись, купец топнул ногой, и задел пустую бутылку, которая тут же с грохотом покатилась по палубе. Казалось, в песню вступил оркестр с литаврами, трубами и барабанами.

— Дни и ночи у мартеновских печей

Не смыкала наша Родина очей,

Дни и ночи битву трудную вели,

Этот день мы приближали, как могли.

Александр, позабыв обо всем на свете, пел во весь голос песню, не замечая, как по его щекам текли слезы. Пел, ощущая «стоявшего» рядом деда-танкиста с Первого Белорусского фронта, душистый аромат махорки из его неизменной трубки, его добродушный хриплый голос.

— Здравствуй, мама, возвратились мы не все,

Босиком бы пробежаться по росе.

Пол-Европы прошагали, пол-Земли,

Этот день мы приближали, как могли…

Когда же замолчал, то услышал всхлип расчувствовавшегося купца, стоявшего рядом и с шумом сморкавшегося в платок.

— Какая песня, какая песня… Прямо вот сюда, — купец здоровенной ручищей стукнул себя в грудь с такой силой, что раздался гулкий звук. — Прямо в душу, как в церкве… Надо срочно еще чарочку принять, а то сейчас разрыдаюсь. Ты стой здесь, а я сейчас сбегаю!

Пушкин кивнул, а тот уже в конце палубы был. Сдернув горящий фонарь, он исчез за дверью.

— Нормальный мужик, но шебутной какой-то.

Облокотившись о борт, поэт застыл. Внутри разлилось спокойствие. Взгляд скользил по морским волнам.

— Хорошо…

И в этот момент, словно напоминая о превратностях судьбы, раздался сильный грохот. Пушкин недоуменно повернулся в сторону двери, за которой не так давно исчез купец.

— Что