Сказания о мононоке - Анастасия Гор

ни пережжённых майским солнцем листьев, – а деревянный указатель собирал толпу на перекрёстке и, будто бы их «пропалывая», отправлял одну часть людей по опасно узкой дорожке вдоль поднимающегося обрыва, а другую – дальше по тракту, к ряду каменных башен. Так Кёко и Странник наконец-то достигли первого города – своей остановки.

– Досмотр! Досмотр!

Городовой остановил их у заставы, выловив из очереди. Кёко даже бегло глянула на своё кимоно, заподозрив, что дело в нём: саржа, лоснящаяся, дорогая, да ещё и жёлтая, как рассвет и лопухи. Путешествующие женщины и без того внимание всегда привлекали: требовали доказать, что ты не чья-то беглая жена или дочь, показать разрешение от родителей или от мужа на перемещения. Конечно, это в том случае, если ты не оммёдзи. Кёко повезло додуматься прихватить с собой из дома фамильную металлическую печать, и от неё тут же отстали. А вот к Страннику, наоборот, стали приставать с особым пристрастием.

– Торговец? А налог на внутригородскую торговлю уплачен?

– Так пустой же короб. Взгляните. – Странник отворил тот прямо у городового перед носом. Кёко мысленно пометила, что в будущем надо обязательно как-нибудь ему намекнуть, чтобы он, когда врёт, улыбался поменьше, а не как сейчас. И ещё чтоб контролировал свои уши: кончики их забавно подёргивались. – Нет там ничего. Мы как раз закупаться в город приехали.

– А это что тогда? За поясом.

– Просто талисманы…

– Нет-нет, не трогай! Дай сюда! Я сам всё досмотрю.

Странник мирно поднял вверх руки, когда городовой выставил перед ним саблю и выдернул у него из-под оби охапку офуда, какие и у Кёко, между прочим, под оби были. Несколько бумажных лент взвились из-за ветра, упорхнули у городового из пальцев и постелились на землю к его ногам. Он с бурчанием наклонился, подобрал те, на которых Кёко мельком заметила те самые иероглифы, образующие экзотический цветок, значения которых она не знала.

– Талисманы, значит, провозить нельзя, а мышей можно? – фыркнул Странник.

– Что? Каких ещё мышей?

Стражник обернулся к соседней телеге, гружённой корзинами с вишней, которые другой досматриваемый и кряхтящий торговец таскал туда-сюда на склад. Кёко даже не заметила, чтобы Странник к офуда с «обманом» как-либо прикоснулся – руки его оставались вытянутыми вдоль тела. Но тот вдруг затлел прямо у городового под ногой, а пара вишенок вдруг покрылась шерстью, обернулась мелкими рыжими мышами-полёвками, что бросились из ящиков врассыпную. Стражник, принимающий ввоз, взвизгнул, как девица, побросал все декларации и принялся звать на помощь. Интерес к Кёко и Страннику со стороны городовых тут же был утерян.

– Как ты это сделал? – прохрипела Кёко, когда они, подобрав все бумажные талисманы, уносили прочь ноги и искали чайную, где можно было бы укрыться и заодно полакомиться после долгой дороги местными дайфуку с яблочной начинкой. – Ты ведь даже не прикасался к талисманам, когда городовой их все отобрал. И вслух ничего не говорил! Как же он сработал?

– Что ты вообще знаешь о колдовстве оммёдо? – поинтересовался Странник в ответ, высматривая что-то среди различных прилавков и магазинов, которые здесь, в этом городе, все были выкрашены сплошь в тёмно-красный цвет. Кёко надеялась, что он выискивает что-то знакомое, может быть, даже место обитания следующего мононоке, с которым ей уже не терпелось встретиться.

– Ну, что «колдовство» – это громко сказано. Вся наша сила в бумажных талисманах, которые можно пробудить с помощью прикосновения и особых слов, – ответила Кёко неуверенно, шагая следом. – Каждый раз это затрачивает ки, а у простых людей ки мало, поэтому их и могут использовать и создавать лишь те, кто обогащён духовно, то есть сами оммёдзи или жрицы. Но оммёдзи ещё и при изгнании ки расходуют, поэтому к услугам храмов обращаются – заказывают изготовление талисманов там, берегут себя… А ещё эффект талисмана зависит от того, какой иероглиф на нём написан. Вот твои иероглифы я не понимаю совсем, они вроде бы одинаковые на всех твоих офуда, но действия каждый раз, заметила, разные.

– Так и есть, потому что это особые талисманы, универсальные для любых заклятий. Словом, на все случаи жизни.

– Ого! Разве такое возможно? А можешь… можешь научить меня изготавливать такие? Или они очень много ки требуют?

– Много не требуют, но нет, научить всё равно не могу. Я не умею писать, только читать.

– Что?

– Что?

Странник ухмыльнулся и вытер тыльной стороной ладони испачканные уголки губ. К этому моменту он уже купил в одном из ятаев то самое розовое дайфуку и вовсю его уплетал, даже не поинтересовавшись, не хочет ли Кёко тоже. Лиловая помада ни на верхней губе, ни на нижней при этом даже не смазалась. Как завидно!

– Слишком длинная цепочка. Любят же люди усложнять себе жизнь.

– О чём ты?

– Какая разница, будешь ты говорить вслух заклятие и держать при этом в руке офуда, если пробуждают его не твои слова с касанием, а ки? Повтори заклинание мысленно, представь, что касаешься, если по-другому не можешь, – и вот. Даже заучивать семейные заклинания на самом деле вовсе не обязательно. Их можно выдумывать. Слова – лишь способ ки направить и сконцентрировать в нужной точке, не более того.

– А дополнительное ки это, случайно, не затрачивает? – спросила Кёко осторожно.

– А чего ты так трясёшься за своё ки? Всё спрашиваешь, спрашиваешь о нём. С ним что-то не так?

– Ну, я часто болела в детстве. – Опять ей пришлось соврать. – Дедушка говорил, из-за этого у меня мало жизненной силы, и потому не стоит офуда слишком часто использовать…

– Какой глупый дедушка.

Кёко почувствовала, что нагревается изнутри. Никто – ни человек, ни мононоке, ни ёкай, ни лис – не смел так отзываться о Ёримасе. Она даже Хосокаву однажды ведром по голове огрела, когда он с дуру брякнул «старикан». Странник смотрел на неё пристально, точно тоже этого ожидал. Нет, даже добивался. Испытывал на прочность те её слова о полном ему послушании, которые она выпалила тогда от отчаяния, стоя перед ним на коленях и умоляя взять её в ученицы. И слизывал липкое тесто с яблочным джемом с кончиков пальцев, прежде чем показать Кёко один.

Только два вопроса. Точно.

Ещё минут двадцать после этого они бесцельно бродили по городу под разноцветными норэнами, точно высматривали что-то, но Странник так и не сказал, что именно. Город оказался в два раза у́же, но длиннее и извилистее Камиуры, как кишка изгибался вдоль шумной и усеянной лодками реки, что питала горячие источники и рёканы. Поделённый на ремесленные и отраслевые кварталы, город был усеян домами высокими, острыми и кучными, и не было там ни милых балкончиков,