Куратор - Никита Киров

Но и так порой выходило неплохо. Я подобрался к бубнящему Воронцову сзади, схватил ружьё за ствол и приклад и прижал к его горлу, следя, чтобы он не нажал на спусковые крючки. А то ещё выстрелит, с него это станется.

— Аа, чё, куда? — завыл Воронцов противным, хрипящим голосом.

— Тебе что сказано, Максим Андреич? — жёстким тоном спросил я. — Не подключать никого без нужды, только когда необходимо. Почему посторонний возит тебе почту?

— А вы кто? — удивился программист. — Вы же…

— В дом!

Я отобрал ружьё, пихнул его прикладом и погнал внутрь. Лучше оружие ему не оставлять. Воронцов постоянно оборачивался, но я не давал ему присматриваться ко мне. Зато вместо этого я похлопал себя по правому карману, откуда высовывалась газетка.

— А-а-а! — протянул он. — Сигнал…

— Внутрь.

Он живёт один, хотя свинарник такой, будто здесь как минимум десяток таких нерях. Спал он на кровати, на которую были сложены тряпки и старая одежда, на столе стояли горы одноразовых стаканчиков и тарелочек, банки из-под тушёнки, над которыми летали мухи, и гора газет. Нет интернета, поэтому читает газеты и книги.

Книг, кстати, очень много, остались от старых хозяев домика, целых два сундука. На кровати лежал томик «Мастера и Маргариты», его любимой книги, уже захватанный грязными руками.

Электричества нет, но на столе лежало несколько пауэрбанков — возможно, заряжает, когда приходит в посёлок, чтобы здесь можно было включать ноутбук. Много пластиковых сисек из-под пива — пристрастился к такому, пока здесь.

Сам ноутбук на столе, такой же, как у Толика, но более навороченная модель. Он включён, но сети нет, значок перечёркнут. И быть не может, здесь даже мобильная связь не ловит. Камера заклеена. Батарея ещё наполовине.

Посторонних людей здесь не бывает, но место всё равно скомпрометировано. Надо уводить свидетеля отсюда.

Но перед этим мне нужно знать то, что знает он. Потому что он сильно наследил, и его могут найти.

— Ты вообще кто такой? — спросил он, потирая лоб.

Интонации у него своеобразные — громкие, но скрипучие. Как у человека, который редко разговаривает с людьми.

Я пока не показывал ему своё лицо, но всё равно потом придётся.

И всё же, что он ещё нарушил?

— Я понял, кто ты, — Воронцов выпрямился. — Давыдов же работал на китайцев, как писали в газете. Значит, ты тоже от китайцев? Когда они меня заберут? Я и с ними готов поработать, да и с кем угодно, лишь бы отсюда убраться.

Я шагнул к нему, и он, как зашуганный, быстро отступил к бревенчатой стене и упёрся в неё.

— Ты бы со всеми работал, — проговорил я. — И с китайцами, и с американцами, и с британцами, и с кем угодно.

— А что, сидеть здесь? — возбудился он. — Я тут столько пострадал из-за этого Давыдова. Все сериалы пересмотрел, какие были, — Воронцов показал на ноутбук, — по два раза. А Давыдов меня здесь забыл, а потом ещё и сам оказался предателем! Мне здесь надоело!

— Слушай сюда.

Я сел на табуретку, держа ружьё в руках. Он с опаской покосился на него и на перчатки, в которых я держал оружие.

— Дело Давыдова продолжается, и жив ты только благодаря ему. Хотя ты будто очень стараешься сдохнуть.

— Да если бы не он, я бы уже за бугор свалил! — прокричал он.

— Через аэропорт? — я поморщился. — Не смеши.

— Я договорился насчёт этого! — заспорил программист.

— Не договорился. Хотя и пытался. Я знаю, на кого ты выходил. Это был контакт Трофимова. Так что никуда бы ты не свалил, тебя бы поймали и зарыли. И Давыдов не предатель. Он не предавал никого. В отличие от тебя.

— А я чё, предавал? — Воронцов надулся.

Я наклонился к нему.

— Вот мой бывший шеф молодёжи никогда не верил, думал, что они все ненадёжные. Но все, кто был на твоём месте до тебя, хоть и молодые, на это не шли. У них был стержень, они отказывались, хотя рисковали жизнью. Но держались и не предавали никого. А ты продался без раздумий.

— Зато я живой, — он засмеялся, слишком громко. — А они нет.

Это не признак безумия, это слишком долго программист торчал здесь, вот и смех такой. Я поднялся, и он сразу затих, испугавшись.

— Ты взял бабки без проблем, предал всех, а потом испугался, что когда станешь не нужен, то закопают, — проговорил я. — Ведь ты слишком много знаешь. Только после этого ты начал искать, кто тебя спасёт. А Давыдов тебя нашёл и определил сюда. Чтобы ты, гад, своим поступком искупил вину. Чтобы помог вывести врага на чистую воду. Я дело его продолжаю. А ты свой поступок ещё не искупил. А искупишь или нет — зависит от тебя. Пока не вижу готовности. Всё. Собирай вещи. Уходим.

— Куда?

— Увидишь. А это место ты уже выдал. Если попадёшься — оставлю тебя им, чтобы закопали. Ведь и так знаю достаточно.

Да, этого я хотел использовать как свидетеля, ведь он бывший сообщник предателей, которого они хотят убрать. Неудобный, и от такого избавятся быстро в любом изоляторе.

И всё же, мне надо выяснить, что он скрыл в том разговоре. Если это не единственное нарушение безопасности, у них могут быть зацепки, и рано или поздно они на него выйдут. Скорее даже рано, я не могу рассчитывать на удачу, что они про него забыли.

— Ты не всё знаешь, — проговорил Воронцов. Уже торгуется.

— Вот и расскажешь, — я усмехнулся. — Посмотрю, насколько ты полезен. Собирай еду, пригодится. А если узнаю, что кто-то поймал того парня из посёлка из-за тебя — ответишь ты.

Программист побледнел, огляделся и начал кружить по домику, бестолково собирая вещи. Сначала закинул в рюкзак ноутбук. Потом достал банки тушёнки, обернул их одеялом и закинул сверху. Но пусть берёт, сколько унесёт, тащить всё равно ему.

Впрочем, путь будет долгим, возможно, придётся ночевать в лесу. Еда не помешает, потому что там её взять негде. Но надо подумать, где ещё его спрятать. Это место было лучшим вариантом.

И по дороге — выяснить всё. Другого шанса больше может не быть.

— Ружьё где взял? — спросил я, оглядывая его.

— Да у деда купил одного, — Воронцов грубо пихал вещи в рюкзак. — Ему всё равно, он бухает с утра до вечера. А в лесу ночью страшно. Говорят, что трусость — главный порок, но лучше быть живым, чем мёртвым. А ты тоже чекист? Или откуда ты