Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин

уже в послеобеденное время, так что получилось очень удачно — суета с разборкой вещей помогла нам с Варенькой легко и незаметно пережить время до ночи, а уж тогда-то мы и отметили окончание разлуки, как оно по-настоящему положено…

Хлопоты с обустройством вернувшихся домочадцев плавно перетекли в подготовку к празднованию моего двадцатишестилетия. Дата, конечно, не круглая, но для меня это десятый, юбилейный день рождения в теперешнем моём мире, а потому отметил я его не то чтобы прямо уж с каким-то эпическим размахом, но вполне торжественно. Праздничное пиршество, во всяком случае, закатил такое, что вспоминать его родные мои и близкие будут, думаю, ещё долго. Позвал я только самых близких — родителей, братьев с жёнами и сестру с мужем, дядю с тёткой и двоюродным братом, тестя с тёщей и шурином, по традиции, идущей с времён жизни в родительском доме, ещё и доктора Штейнгафта с отцом Маркелом. Наговорили мне дорогие гости добрых слов, наслушались преисполненных благодарности и признательности речей от меня, надарили подарков, в общем, праздник более чем удался — настолько, что пришлось, как я уже сказал, от него ещё и отдыхать, прежде чем я почувствовал в себе силы вернуться к розыскным заботам.

Нельзя сказать, что за всё время этакого своего отпуска я над нашим делом не задумывался. Просто едва начав размышлять, наткнулся я на одно обстоятельство, лежавшее на самом виду и, должно быть, именно потому ни мною, ни Мякишем, ни Шаболдиным ранее не замеченное. Между тем, оно настолько сильно противоречило всему, что нам известно, что ни о чём другом думать у меня не получалось, а с прибытием моих стало уже и не до того. Так что, едва я выслушал новости, коими поделились со мной тайный исправник и старший губной пристав, как поставил мучивший меня вопрос и перед ними:

— Михаил Дорофеевич, Борис Григорьевич, я тут вот о чём подумал, — Мякиш и Шаболдин посмотрели на меня с некоторой расслабленностью, видимо, ожидая каких-то не самых существенных замечаний по поводу изложенного ими. Портить им настроение я не особо и хотел, но пришлось. — Мы с вами не раз и не два убеждались уже в необычайной предусмотрительности господина Смирнова. — Оба моих собеседника согласно кивнули, даже и почти одновременно. — Так почему же Иван Фёдорович не оставил завещания? Я понимаю, родственников у него нет, но вот уж, простите, не думаю, что Смирнову всё равно, что станет после него с его делом…

— Хм, а ведь и верно, — поддержал меня Шаболдин. — Михаил Дорофеевич, может быть, вы что-то о том знаете?

— Ни о каком завещании Смирнова нам ничего не известно, — покачал Мякиш головою. — В конторе присяжного поверенного Карцева завещания Ивана Фёдоровича точно нет. Но вы, Алексей Филиппович, правы, оно и вправду очень странно… И ведь ни Павлов, ни Юревич тоже ничего не знают… Однако на розыск Родимцева это необъяснимое явление, полагаю, никак не влияет, — Мякиш, похоже, сообразил, что дальнейшие разговоры об этом могут привести к тому, что губные в лице Шаболдина узнают лишнее, а потому решил переменить тему.

— Пожалуй, — согласился с тайным исправником Шаболдин. — Стало быть, продолжаем искать Родимцева…

Решили, что губные пока продолжат проверку съехавших из приличных меблированных комнат жиличек с именами на «М», а дальше будут работать по её итогам, тайным же досталась задача либо найти завещание Смирнова, либо окончательно убедиться в его отсутствии, причём второе нам всем представлялось даже более вероятным. Я же снова остался не у дел, о чём никак не печалился — и подумать мне было над чем, и более практическое занятие себе я тоже нашёл. Вот с него, занятия, и начал, отправившись в колясочную мастерскую Пахома Загладина.

Что я там забыл? Ну, знаете ли, дети имеют свойство расти, и уже скоро Андрюша Левской из своей коляски вырастет, а там, не успеешь оглянуться, и ножками топать начнёт. Вот тогда очень кстати будет коляска сидячая, а её надо придумать, потому что я говорил уже, кажется, какое убогое зрелище в этом мире являют собой такие коляски. Здешние мастера ничуть не глупее конструкторов бывшего моего мира, просто живут они в другой среде и действуют на другой базе знаний и наработок. Зато если им ткнуть пальцем в нужном направлении, суть они схватывают моментально, а дальше уже вполне самостоятельно думают, как поставленную задачу выполнить, и думают в большинстве случаев правильно. Убедившись в этом на опыте работ над винтовками, карабинами и револьверами, я и в колясочном прогрессорстве решил действовать сходным образом. Объяснив Пахому задачу и набросав ему общую схему складной сидячей коляски, я уверился в том, что идею мою он понял, и отбыл домой. Вот сделают у Загладина первый образец, там уже будет во что тыкать пальцем и с похвалами, и с конструктивной критикой, а потом придёт время оформлять очередную привилегию и начинать выпуск новой модели. И людям хорошо, и мне лишние деньги…

Домой вернулся как раз к обеду. Отдав должное сытным и вкусным яствам, поболтав за послеобеденным чаем с Варварушкой и Оленькой, я удалился в кабинет, устроился поудобнее в кресле и принялся размышлять.

Итак, прекрасно зная о собственном нездоровье, составлением завещания Смирнов не озаботился, и это, замечу, при том, что в отсутствие каких бы то ни было родственников в выборе наследников он имел полную, ничем и никем не ограниченную, свободу. Да, очень может быть, что Мякиш, говоря о том, что наследовать Смирнову будет казна, сказал мне не всё, и какие-то заблаговременные договорённости с Палатой тайных дел относительно судьбы своего наследства у Ивана Фёдоровича имелись. Более того, они, эти самые договорённости просто обязаны были существовать, потому как и я не мог поверить, что так уж прямо равнодушен был этот в высшей степени предусмотрительный человек к судьбе своего дела, и Палата тайных дел не допустила бы прекращения деятельности столь полезного для себя предприятия, как Русское телеграфное агентство. Да и кто продолжит издание популярных у образованной публики «Московского вестника» и «Русского слова», для тайных тоже вопрос не из последних. Никакого разумного объяснения такого положения я не видел, но это же вовсе не означало, что того объяснения нет. Есть оно, не может его не быть, а то, что я его не знаю, можно и нужно исправить.

Тут, кстати, и ещё один вопрос вставал во весь свой немалый рост: почему Смирнов, явно покровительствуя Родимцеву, не