Служу Советскому Союзу 3 - Василий Высоцкий

Ознакомительный фрагментсамым обеспечить безопасность получил категорический отказ. Тамара сказал, что в её районе спокойно, а добираться обратно придется долго. Поэтому мы договорились встретиться на следующем экзамене.

Договорились увидеться и поболтать, а тут на тебе — ходишь перед ней щеголем, а она даже не обращает внимания! Ладно, я не хотел её тревожить и уже прошел бы дальше, но неожиданно Тамара схватила меня руку:

— Привет! Так бы и ушел, правда?

— Привет, я думал, что ты вся в учебе, — улыбнулся я в ответ.

— Ну да, вся в учебе. В голове такой хоровод… Не поверишь, сегодня приснилось, что за круглым столом короля Артура собрались Ленин, Николай Второй, маршал Жуков, Стенька Разин, Сталин, Брежнев, Навуходоносор, Черчилль и Столыпин. Сидят и курят трубку мира. Смотрят на меня и ждут, пока я начну про них рассказывать. Экзамен принимают, — тряхнула кудряшками Тамара.

— Да уж, так и с ума сойти можно. Знакомый рассказывал, что в МГУ даже от экзаменов в окна общаги выпрыгивают! — поднял я палец.

— Слабые люди, — пожала плечами Тамара. — Сильные приняли бы свою участь с достоинством и постарались бы улучшить положение. А шагнуть из окна… Это самое простое решение. Я бы так ни за что не поступила.

Я покивал в ответ. В это время дверь распахнулась и на пороге возник молодой аспирант. Он зычным голосом возвестил:

— Товарищи абитуриенты, без толчеи и шума проходите в аудиторию! Места всем хватит, так что не старайтесь бежать впереди паровоза!

Абитуриенты потянулись внутрь помещения. Эта аудитория напоминала предыдущую, только со стен смотрели не лица известных математиков, а кучерявые бороды Сократа и Аристотеля. Ещё на абитуриентов взирали другие исторические деятели, но я не стал заострять на них внимание.

Мы с Тамарой сели неподалеку друг от друга — места хватало, чтобы не сидеть бок о бок. Всё-таки после первого экзамена народу поубавилось…

Но не убавилось в том месте, в котором хотелось бы! Дамиров примостился позади нас. Он угрюмо зыркнул на меня, потом прошипел в спину Тамары:

— Что, Фонова, нового хахаля нашла? Теперь вечера будут другим заняты?

Ну вот сам нарывался же на грубое слово!

— Не мели чушь, Дамиров, — бросила Тамара в ответ. — Никаких… хахалей у меня нет!

— Да, Дамиров, не мешай сдавать экзамены, — подключился я. — Если хочешь пообщаться, то придержи разговоры до конца занятий.

— А тебе слова не давали, — процедил он.

— Я сам взял, поскольку могу себе это позволить, — хмыкнул я в ответ. — Не мешай. Дыши равномерно.

— Ну-ну, раз смелый такой, то подождем до конца занятий, — последовал ответ. — Посмотрим тогда — какой ты смелый…

Тамара покачала головой, глядя на меня. Да мне и самому не хотелось продолжать подобную беседу. Тем более, что почти все абитуриенты уже расселись по местам. Пошипеть и побрызгать слюной друг на друга мы можем и позднее.

Сейчас же начался вступительный экзамен. Внизу аудитории, за четырьмя столами восседали два пожилых убеленных сединами мужа, мужчина лет тридцати-тридцати пяти, а последнее место занимал тот самый молодой аспирант, который пригласил всех в аудиторию. Мужчина средних лет показался мне чем-то знакомым. И ведь я точно могу сказать, что где-то его видел. Вот только где?

Впрочем, покопаться в памяти можно и позже, сейчас же раскопки должны перейти в русло экзамена. Студенты подходили, брали билеты, после чего возвращались на место готовиться. Тамара полностью погрузилась в подготовку, я тоже начал набрасывать на лист бумаги небольшой план ответов.

В моём билете вопросы были легкими, почти все. Трудность я испытал на последнем, в котором спрашивали про поэму Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" и про тяжелый быт крепостных крестьян.

Как-то так получилось, что с этой поэмой у меня знакомство не задалось. Попробовав начало, я чуть ли не уснул под распевное звучание стиха. Решив, что авось пронесет, я отложил это произведение в сторону. Прочитал только по-быстренькому краткое содержание да и всё… Саму поэму читать не стал.

Авось пронесет… Не пронесло…

После всех сказанных вопросов я застопорился. В этот момент принимающий у меня экзамен аспирант поднял глаза и уставился сквозь тонкие стекла очков. До этого мы с ним неплохо беседовали, я отвечал на вопросы бойко, а вот на Некрасове…

— Ну что же, о чем поэма Некрасова? — спросил аспирант, глядя на меня чуть с прищуром.

А я и помнил только то, что в ней семь мужиков из разных сел собрались, да начали спорить по поводу того, кому "живется весело".

— О споре семерых мужчин, из которых каждый представлял себе хорошо живущего барина, либо чиновника, либо вообще царя, — ответил я.

— И что хотел Некрасов показать в своей поэме? — задал аспирант ещё один наводящий вопрос.

— Отношение сильных того мира к крепостным крестьянам. Как они ущемляли и не считали крепостных за людей. А сами катались как сыр в масле и плевать хотели на низшее сословие.

— А раскрыть эту тему можете?

Ну да, надо было что-то говорить, вот я и начал болтать про то, как крестьян стегали кнутами, обливали кипятком, бросали в ледяную воду, никуда не отпускали из деревень и вообще могли по всякому издеваться, а за это владельцу крепостных ничего не было. Даже никто не судил за подобное…

— А ещё Радищев писал про крепостных, — сказал я, в попытках перевести стрелки на другое произведение.

Аспирант посмотрел на меня и усмехнулся. Он чуть потер виски, а потом спросил:

— Вы вообще читали эту поэму?

Я вздохнул, а потом решил сказать правду:

— Начал читать, но до конца прочитать не успел — готовился к другим экзаменам. Обещаю сделать это в самое ближайшее время…

Неожиданно поймал себя на том, что между лопатками проползла капелька холодного пота. Чего же аспирант так внимательно смотрит? Завалит или…

— Эх, если бы не Зинчуков, то мог бы и ещё поспрашивать, — покачал головой аспирант. — Как же не знать такие вещи? Крепостное право калечит людей, заставляя совершать безнравственные поступки. Допустим раб князя Переметьева счастлив, поедая объедки с барского стола. А вот слуга князя Утятина гордо рассказывает, как господин,купая его в ледяной проруби, потом подносил рюмку водки. Или примерный холоп Яков, не выдержав обиды, повесился на глазах хозяина. А ещё подкупленный староста Глеб уничтожил вольную грамоту, лишив свободной жизни восемь тысяч