Времени нет - Рустем Халил

что. С родными погибшей Кругляковы договорились. Ну, то есть Борец договорился. Дочери все равно не вернешь, а внукам нужно за что-то жить. Потому от них никаких претензий не будет.

Сто двадцать километров в час.

— А как насчет условного приговора? Не хватало оснований?

Судья испуганно следил за мелькавшими за окном билбордами — от них начинало рябить в глазах.

— Здесь тоже отразимся. Главные аргументы: плохие погодные условия и вина пешехода… Здесь нельзя так быстро.

Сто сорок километров в час.

— Если слетим, у меня есть лицензия пилота. А экспертиза крови Круглякова-племянника? Алкоголь, наркотики? Я что-то слышал о веремии с выводами экспертов.

Судья перестал скрывать волнение, уперся руками в бардачок. Единственное, что его сейчас интересовало, — стрелка спидометра.

— Первая экспертиза показала алкоголь, но вмешался Борец и эксперты признали свою ошибку. Меня это точно не коснется. Да достаточно уж, у этой машины нет крыльев!

— Есть крылья, есть! — Эдем уже почти кричал. — А деньги, которые вам передал Борец?

— Вы о чем? — перешел на крик и судья.

Сто шестьдесят в час.

— Чем вам отблагодарил Борец за нужное решение?

Эдем обгонял КрАЗа, когда на встречной полосе появился внедорожник со вторым ценителем крейсерской скорости за рулем. Эдем добавил газа и в последний момент выехал на свою полосу перед грузовиком. Встречная просвистела, а КрАЗ злобно загудел.

— Твоя мать! — судья состарился лет на десять.

— Не деньги ли это, а какая-то услуга, и вы связаны больше, чем я думаю? — Эдем не отвлекался от главного.

— Деньгами.

— Передавал кто? Он? Его люди? И кому? Вам? Посреднику, который может выдать?

— Здесь тоже все чисто.

Машина ревела, как разъяренный слон, но Эдем кричал еще громче.

— Кто передавал вам деньги?

— Лично Кругляков. Лично! — кричал ответный судья.

Эдем сбавил скорость.

— А следует денег? — внешне он был спокоен, словно вел паровозик в зоопарке. — Не найдется ли он в покупках, не соответствующих прибылям? Этот дракон, на котором мы летим, на кого записан?

— На тестя. Все будет хорошо. Я умею прятать доходы. Мне нужно возвращаться.

Эдем плавно затормозил. Судья тяжело дышал, словно пробежал эти километры ногами. Отстегнулся и полез под сиденье в поисках сигарет.

— Повезло, что я поймал вас до обеда, а не после — потому что пришлось бы отмывать салон, — Эдем по-панибратски хлопнул судью по плечу так, что тот ударился головой о бардачок. — Что ж, я доволен результатами разговора, — и это была чистейшая правда.

Он оставил судью копаться под сиденьем, а сам пошел к своей машине, пару раз отставшей из-за трафика, но все же сумевшей догнать их.

— Я как листок на ветру! — крикнул он Затойчи, вылезшему из автомобиля с неспешностью мудреца.

Тот сплюнул на дорогу, давая понять, что он думает о манере боссовой езды.

— В своем гениальном плане мы не учли, что у судьи машина с правосторонним рулем. Если бы мне не удалось пересесть в водительское кресло, камера в моем пиджаке снимала бы не судью, а замечательные киевские пейзажи, — Эдем поднял руку, как футболист, забивший гол. — Хотя они действительно замечательные!

— Это я виноват, что мы этого не учли, — как редко заблуждающийся человек Затойчи не искал оправданий. — Но зачем было так лететь? — не удержался он от упрека.

— Ну, я же летел не к Солнцу, — ответил Эдем.

3.11

Акции компании братьев Билевичей упали на десять процентов еще до того, как антикоррупционный прокурор закончил свою пресс-конференцию. Вопросов к Мостовому было много, но и само публичное приглашение братьев на допрос уже о многом свидетельствовало.

Завершив публичную часть пресс-конференции, прокурор еще полчаса ходил от одной камеры к другой, готовый дать эксклюзивный комментарий всем желающим. Журналисты любили Леонида Мостового не только за созданный ими же образ честного человека, который нюхнул пороха на войне, потерял руку, но не честь, и теперь взялась защищать родину в тылу, не только за его яркие метафоры, но и за максимальную публичность и понимание, что создаваемый ими информационный продукт требуется обеим сторонам.

Ответив на последний вопрос, Мостовой вернулся в прокуратуру. Оставил машину во внутреннем дворе и уже собирался зайти через задний вход, когда его позвали.

У стены напротив, опершись на жестяную чердак подвала, стоял бизнесмен Виктор Шевченко.

Рассуждая, что могло понадобиться здесь такому человеку, прокурор поглядывал на окна — не годится, если сотрудники заметят начальника в компании известного бизнесмена. Эдему стало неудобно, но что поделаешь: встреча срочна.

Мостовой кивком приказал ему идти за собой и скрылся за дверью.

Они молча спустились по узкой лестнице в архив. Молодой лейтенант увлеченно читал книгу и никак не отреагировал на скрип двери, подумав, что пришел коллега. Мостовой хлопнул по стойке ладонью, и лейтенант подскочил как от копняка.

— Пора обедать, — заявил Мостовой и указал растерянному сотруднику на дверь.

Тот вылетел так, будто торопился на шведский стол с черной икрой.

— Надеюсь, у вас нет аллергии на пыль, — сказал прокурор вместо приветствия.

Эдема загипнотизировали стальные стеллажи с перевязанными веревкой папками и картонными коробками, на каждую из которых был наклеен пожелтевший от длительного хранения ярлык. Казалось, тысячи тайн ждут здесь удобного времени. Он представил, как эти стеллажи уходят вглубь архива, скручиваясь в лабиринт, в который следует заходить только с клубком Ариадны.

— Пан Шевченко, что у вас до меня?

Эдем заморгал, отгоняя полу.

— Охочусь на Минотавра, — он провел ладонью по глазам. — Надеюсь, вы знаете меня в лицо из теленовостей, а не потому, что моя фотография приколота к пробковой доске над вашим столом.

— Я думал, у таких людей, как вы, нет времени смотреть на голливудское кино. Нет у меня пробковой доски и вообще у нас не принято выставлять дела, которые мы ведем, на осмотр коллег. Господин Шевченко, я не Халиф Умар, и у меня нет второй свечи, только одна государственная. Давайте же не будем курить