Таких не берут в космонавты. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

половине июля Тольятти утвердят, как место для нового завода, — сказал я. — В середине августа подпишут контракт с итальянцами. Техническое оснащение завода тоже будет за итальянцами.

— Интересно…

— Сразу после нового года ЦК ВЛКСМ объявит строительство Волжского автомобильного завода Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Туда поедет молодёжь со всей страны. Ожидают, что весной семидесятого года с конвейера сойдут первые автомобили.

— В семидесятом? — переспросил Иришкин отец.

Он пожевал загубник трубки — смотрел на аквариум, будто что-то подсчитывал в уме.

— Похоже на правду, — сказал он. — К середине семидесятого должны успеть. Но завод к семидесятому не сдадут.

— Первую очередь рассчитывают сдать в начале весны семьдесят первого года, — сообщил я.

Виктор Семёнович мечтательно зажмурил глаза, словно вообразил приятную картину.

— Я бы тоже поехал на эту стройку, — заявил он. — Весело там будет. Интересно.

Иришка вздохнула.

Виктор Семёнович удостоился настороженного взгляда своей жены и тут же уточнил:

— Но я уже не комсомолец. Так что останусь в Кировозаводске. У меня и тут дел предостаточно.

После упоминания о «делах», Иришкин отец снова посмотрел на аквариум.

Сказал:

— Новый завод — это хорошо. Новый завод стране нужен. Очереди на машины сейчас длиннее, чем на получение жилплощади. Нам бы вот тоже автомобиль не помешал. Так ведь, Вера Петровна?

* * *

Лёша Черепанов в воскресенье зашёл за нами, как и договаривались: ровно в полдень. В отглаженных брюках, с румяными после мороза щеками. От него пахло одеколоном и табачным дымом.

Я посмотрел в зеркало на своё отражение, поправил на голове меховую шапку и сказал:

— Что ж, ребятки, давайте-ка посмотрим, какая она эта ваша «Юность».

Глава 20

После вчерашнего снегопада город Кировозаводск преобразился. Не чищенные с утра в выходной день тротуары, выглядели будто бы посыпанные лебединым пухом. Берёзы уже не позвякивали на ветру оледенелыми ветвями — их кроны казались облепленными ватой. Небо за утро почти очистилось от облаков. Оно выглядело ярким, праздничным. По-праздничному улыбались и шагавшие рядом со мной Алексей и Иришка. Они уже позабыли о вчерашней перепалке. Размахивали руками. Болтали без умолку. Своими звонкими голосами перекрикивали воробьиное чириканье.

«Эмма, ты знаешь какой сегодня день?» — спросил я.

«Господин Шульц, сегодня двадцать третье января две тысячи двадцать шестого года, пятница…»

«Это у тебя там пятница. А у меня здесь воскресенье. Но я не это имел в виду. Сегодняшний день — первый день в этой моей второй молодости, когда всё точно будет не так, как в прошлый раз. Такого ещё не было. На этой неделе я то и дело испытывал дежавю. Как в случае с тем сгоревшим сараем. Или в случае со сдохшими барбусами. Больше такого не случится. Во всяком случае, не здесь: не в Кировозаводске. Сегодня я должен был приехать в Москву. Понимаешь? Но я этого не сделал. Вместо этого я вместе со своими юными приятелями иду на экскурсию в современный советский общепит».

Резкий порыв ветра покачнул стоявшую у края тротуара берёзу — та сбросила нам на головы накопленные за вчерашний день снежинки.

Черепанов вскрикнул, втянул голову в плечи. Иришка громко взвизгнула: весело, не испуганно. Я зажмурил глаза и выждал, пока развеется снежная пелена.

«Эмма, вот об этом я тебе и говорил. Все события теперь будут неожиданными. Как в первый раз».

* * *

Вчера Лукина и Черепанов меня заверили, что идти от Иришкиного дома до кафе «Юность» недалеко. Это «недалеко» мы сегодня прошли примерно за полчаса. За это время у меня замёрзли пальцы и кончик носа. На ресницах Иришки скопились не растаявшие снежинки. Щёки Черепанова пылали, будто намазанные румянами. Лукина мне указала на видневшееся вдалеке одноэтажное здание. Рассказала, что кафе построили «совсем недавно»: два года назад. Алексей меня заверил, что «в „Юности“ не хуже, чем в московском ресторане». Иришка кивнула и подтвердила его слова: «Да, там красиво».

При виде кафе «Юность» я невольно вспомнил свою любимую берлинскую кофейню. Воскресил воспоминания о дурманящем запахе жаренных кофейных зёрен и об аромате свежей выпечки. Будто наяву ощутил на языке вкус штруделей с яблочным повидлом и пончиков с шоколадным кремом. Рот наполнился слюной, а живот призывно застонал. Мы с Иришкой сегодня не завтракали. На этом настоял я: сказал, что бессмысленно идти в кафе, если не будем голодными. Виктор Семёнович отреагировал на мои слова ироничной усмешкой. Вера Петровна покачала головой. Но Иришка меня послушалась.

Мы перешли через проезжую часть. Я рассмотрел стоявших около входа в кафе людей. Над их головами кружил смешавшийся с паром табачный дым. Это картина мне показалась странной, потому что память подсказывала: во времена моей юности советские люди курили везде и всегда (и уж тем более, в ресторанах и в кафе — исключениями являлись разве что школы и детские сады). Но посетители кафе сейчас дымили на улице. Я поинтересовался у Иришки и Черепанова: те сообщили мне, что днём в зале кафе «Юность» не курили. На мой вопрос «почему» они пожали плечами и повторили: «Не курят».

Я посмотрел на огромные панорамные окна кафе — «стекляшки», как называли подобные заведения в Москве. В стёклах отражалось яркое небе, фасад стоявшего через дорогу от здания кафе четырёхэтажного дома, стоявшие у входа в «Юность» люди. Зал кафе я с улицы не рассмотрел. Но он явно не пустовал, потому что дверь кафе то и дело открывалась: входили и выходили посетители (в основном, молодёжь). Курившие у входа мужчины тоже оказались не стариками. Трое. Они заметили нас, прервали беседу. Следили за нашим приближением, выдыхали в нашу сторону табачный дым.

Черепанов взглянул на Иришку, недовольно скривил губы.

— Вот и твой Тюляев, — тихо сообщил он. — Уже проголодался ни свет ни заря.

— С чего это он мой? — так же тихо ответила Лукина.

Геннадий Тюляев и братья Ермолаевы рассматривали нас с нескрываемым удивлением. Они стояли у ведущих к входу в кафе ступеней с непокрытыми головами, в расстёгнутых пальто, из-под которых выглядывали тёплые вязаные жилеты и воротники рубашек. Геннадий усмехнулся — его жидкие чёрные усы некрасиво искривились. На меня и на Иришку Тюляев бросил лишь мимолётный взгляд. Всё своё внимание он сосредоточил на раскрасневшемся лице Черепанова. Я заметил, что Алексей распрямил спину, словно хотел выглядеть на пару сантиметров повыше. Он не сводил взгляда с лица Геннадия.

— Череп, а ты-то сюда чего