Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

в одиночку до базы Росгвардии? Да, на самом деле не такие уж и большие. Потому что рано или поздно я нарвусь либо на патруль «Воронов», либо на партизан. А партизаны тоже стреляют без разговоров. Особенно по таким машинам, как эта. Как уже выяснилось.

Так что меня скорее всего пристрелят.

А есть ли у меня шансы закончить работу? Выполнить задуманное? Расправиться с Мансуром и со всеми остальными?

Я подумал ещё немного, закрыл глаза. Этот сон… Это было нечто особенное. Хотя, может быть, дело в каком-нибудь остаточном влиянии этого самого Короля Королей? Может быть, он покопался у меня в мозгах? Вселил в меня неуверенность?

Вот в этом теперь и вопрос — это всё настоящее или наведённое? И ответить на него я, если честно, затрудняюсь.

Нет, вот так просто, с кондачка, действовать нельзя. Свалить сейчас — конечно, легко. Добраться — сложнее. Но если выбрать безлюдные трассы, то я, наверное, справлюсь. Только вот… Что мне там делать, в действительности?

Меня там никто не ждёт. Люди считают меня чудовищем, если не хуже. Разве что к импортным прибиться — они там собирались грабить Севастополь. Ну, это, как по мне, тоже путь в никуда.

Нет. Надо закончить работу. Надо доделать задуманное. Я справлюсь. Я не могу не справиться.

Ну, или сложу голову. Мне будет плевать. Ровно с того момента, как я умру. Именно так. Меня на этом свете уже не будет.

Неважно, есть ли там другой свет. И, может быть, именно из него пришла моя спутница. С другой стороны — остальные ведь были вполне себе живы.

Так это был настоящий сон? Реальный сигнал моего подсознания? Или просто кто-то покопался у меня в мозгах?

Сейчас поверить можно уже во что угодно. Раньше передачи разные по телевизору шли — про телепатов, про экстрасенсов, которые по фотографии искали преступников или мёртвых людей. Но сейчас… Я был готов поверить и в это. Потому что слишком уж фантастично было то, что мы встретили в Феодосии.

Я вытащил отвёртку из замка зажигания. Отстегнул ремень. Выбрался из машины и закрыл дверь. И тут же услышал где-то позади шаги. Прошло несколько секунд — и из-за угла вырулил Жижка. Он едва стоял на ногах, был явно пьян.

— И что ты тут делаешь? — спросил одноглазый голосом, в котором слышалась крайняя степень алкогольного опьянения.

— Да послышалось, что тут кто-то бродит, — ответил я. — Выспался, вот вышел. Решил посмотреть. Так, вроде бы, всё спокойно.

— Что думаешь? — сказал он. — Сюда партизаны придут?

— А чёрт его знает, — ответил я. — Всякое же бывает. В нынешние времена вообще всё возможно.

— Ну да, — одноглазый криво усмехнулся. — В этом ты прав. Всякое может случиться…

Он рыгнул. Интересно, сколько же они вместе со своими уже высосали, раз даже этот здоровяк едва стоит на ногах.

Жижка посмотрел на меня, похлопал по карманам, вытащил пачку сигарет. Сунул одну в зубы, после чего протянул мне. Я взял. Не знаю почему — обычно-то не курю.

Несколько секунд Жижка чиркал бензиновой зажигалкой, но огонёк никак не разгорался. Пришлось мне отобрать у него огниво. Сперва дал прикурить ему, потом прикурил сам. И вернул зажигалку хозяину.

— Слышишь? — проговорил я. — А как тебя на самом деле зовут?

— Андрей, — ответил он.

— Ха, забавно, — усмехнулся я. — А я почему-то думал, что Ян.

— Да это у нас в подразделении… Парень был один остроумный. Чех, кстати говоря. Он из тех, кто на нашу сторону перешёл. Ну, знаешь, из военнопленных.

— А что это он? Как он вообще там оказался?

— Ну так, сам же знаешь… Чехию нашу уже практически полностью под себя взяли, как и Польшу. Бои сейчас в Германии идут, наверное. Хрен его знает. Никакой связи с внешним миром-то нет.

— И как думаешь, надолго это? — спросил я.

— Что именно?

— Ну… война.

Он усмехнулся:

— А хрен его знает. Нам-то до того какое дело? У нас тут своя война. Мы заперты на этом острове.

— Мало ли, — пробормотал я. — Вдруг выбраться получится.

— Ты сам-то в это веришь?

Я прислушался к своим ощущениям и покачал головой. Нет, я в это не верил. Не будет у нас такой возможности. Не сядут батарейки в этой грёбаной климатической установке, которая генерирует шторм вокруг острова.

Там, скорее всего, какие-нибудь страшные ядерные реакторы с гигаваттами энергии. Которые работают если не на урановой крошке, то на совсем уж фантастических реакциях холодного синтеза или чем-нибудь подобном. Не знаю, это опять же звучит фантастично. Но в наше время я ни в чём не могу быть уверен. Про вирус, который будет превращать людей в живых мертвецов, тоже раньше только фантастика писали.

Что уж поделать, если наша жизнь стала ожившим кошмаром?

— Не… Не верю, — ответил я. — Не выберемся мы отсюда.

— Ну так и какое дело нам тогда что до того, что на Большой земле творится? Нам надо тут самим разобраться. Нормальную жизнь построить.

Он опять заговорил:

— Возьмём технику — сможем в Белогорск вернуться, с партизанами разобраться. Да и в целом… Тогда заживём.

— Что, Мансура слушать надо? — спросил я. — Он типа правду говорит?

— Да хрен его знает. За ним порядок.

— Ты знаешь, кому-то, может быть, и порядок… — неожиданно для самого себя ответил я. — А вот мне в рабстве побывать пришлось. Я видел рабов. И всех остальных. Видел, как тиранят, как насилуют, унижают, грабят, в конце концов.

— Мансур от этих избавиться собирается, — ответил Жижка. — Потом… Ну, в первую очередь, в боях слить, конечно. Сам же заметил — самые борзые в первых рядах идут. Да и у нас тоже таких хватает. Здесь, в Степном.

— А дальше?

— А ты-то откуда знаешь? Ты же сам говорил, что с ним не знаком.

— А у меня мозги есть, — ответил Жижка. — Я наблюдаю за тем, что происходит. Всё вижу, всё слышу. Я хоть и одноглазый, но не слепой, понимаешь ли?

Ну да. В этом он точно прав. Не слепой. Да и умный, боевой опыт за ним чувствуется. Хотя сейчас Жижка тоже пьян. Его можно вывести на откровенный разговор.

— Но тебя же, я так понимаю, всё равно не устраивает то, что творится?

— Не нравится, конечно, — ответил он. — Кому это может нравиться? Живём как оккупанты. Хотя это наша земля. Сам ведь понимаешь. Её кровью взяли ещё в старые времена. И сколько здесь крови пролилось? Ты вот тоже тут повоевал — разве не так?

— Было дело, — ответил я. — Но сам толком ничего не помню.

— Как