Третий лишний - Игорь Черемис

правде» от 11 апреля 1982 года с критикой Макаревича и компании. Слушать их после этой статьи не перестали, но вот официальный кислород слегка прикрыли, хотя серьезных репрессий так и не последовало. Амнистировали «машинистов» где-то в 84-м, через год у них на «Мелодии» уже вышел миньон, а ещё через пару лет — двойник «Реки и мосты».

Глава 18. Мысь и пепел

Утром в четверг я неожиданно столкнулся с очередными реалиями советской жизни. Кофе от немецкой тети у нас закончился — во вторник я скормил Алле его остатки, — а сейчас обнаружил, что и с нормальным чаем появились проблемы. Вернее, я знал, что пачка индийского «слона» подошла к концу, но был уверен, что в специальном ящике есть запас — а его там не оказалось. То ли Елизавета Петровна прихватила на дачу, то ли ещё какая беда случилась; отслеживать наличие продуктов и заблаговременно беспокоиться о пополнении кладовой я пока так и не приучился.

Всё осложнялось тем, что в 1984-м никаких круглосуточных универсамов не было, а оперативно можно было затариться лишь самой простой пищей. За дефицит же у нас пока отвечала бабушка, но из-за событий последних недель она упустила момент, и теперь надо было ждать её возвращения с дачи. В итоге я был вынужден начать день с омерзительного пойла, каковым был очень распространенный зеленый грузинский «№ 20». [1]

Сонная Алла благосклонно приняла у меня свою кружку, отпила глоток и поморщилась.

— Что-то не так? — поинтересовался я.

— Чай говно, — призналась она. — А тётя Люба посылку пришлет только в августе.

— Можем на рынке поискать, — предложил я. — Там иногда предлагают… дороговато, но, думаю, потянем.

Вообще-то мои покупки последних недель пробили в моих накоплениях заметную брешь, но я был уверен, что одна банка кофе за фиолетовую погоды не сделает. Приток дензнаков у нас слегка сократился, хотя конец месяца немного поправил наше положение — мы получили стипендии, а я — ещё и перевод от родителей. В целом жить и шиковать мы могли ещё долго.

— Я подумаю, — кивнула Алла. — У тебя какие планы на сегодня?

— К Стасу хочу заехать, он всё ещё в больнице, бедняга. А больше всё вроде, если ничего не свалится.

Про Стаса я Алле всё-таки рассказал — и про его участие в моей победе над подручными Боба, и про нападение на него уцелевших участников той банды. Ну и пообещал, что враги понесут заслуженное наказание.

— Не возражаешь, если я с тобой?

— Нет, конечно, — ответил я прежде, чем успел осознать, о чем меня спросили. — А зачем?

— Ну… не знаю… просто чувствую, что надо, но толком объяснить не могу, — замялась Алла. — Я этого твоего Стаса и не видела никогда, но почему-то очень за него переживаю.

— Понятненько… — я поймал себя на мысли, что стал частенько копировать Валентина. — В принципе, можно, он нормальный парень, кидаться не будет, а с остальным я справлюсь. Но у тебя же завтра экзамен, тебе не по больницам надо кататься, а зубрить, как князь Игорь от половцев мыслью по древу растекался.

— Мысью, — поправили меня. — Мысью он растекался. Это белка в переводе.

— Конечно, как скажешь, мыська, — не удержался я и улыбнулся, получив по плечу закономерный удар кулачком. — В общем, смотри сама. Я надеюсь пораньше отстреляться, думаю, часов в двенадцать уже буду свободен. Если захочешь — подъезжай к нам. А потом придумаем, чем заняться… хотя нет, тебя будут ждать князь Игорь и его мысь, а меня — заслуженная бутылка пива за сданную химию.

На этот раз я получил кулачком по ребрам. Но не слишком сильно.

***

Иметь пророческий дар оказалось очень приятно. «Пятерка» по химии, ради которой я использовал свои знания из будущего, произвела на меня какое-то умиротворяющее действие. Я был доволен собой и очень добр и даже подсказал свою уловку Жасыму — прекрасно понимая, что тот сможет воспользоваться полученным подарком только случайно, поскольку, кажется, до самого ухода из аспирантуры путал обе химические номенклатуры и не мог запомнить, какая из них носит гордое название тривиальной. Впрочем, экзамены всегда были лотереей, и если сегодня Казах встал с правильной ноги — значит, так тому и быть.

Дёмы на экзамене не было — он всё ещё пытался растопить ледяное сердце Рыбки, но, похоже, не слишком успешно. Мне казалось, что в этом в какой-то степени виноват я — в первой жизни я оставался в общаге и, похоже, благотворно влиял на соседей. Впрочем, я всё ещё сомневался в том, что способен быть нянькой для двух здоровых лбов, но трудности с сессией говорили об обратном. В принципе, у Дёмы вырисовывался неплохой шанс вылететь из института уже в сентябре — и успеть как раз к осеннему призыву. В прошлый раз он затянул с этим на год и попал в плохую часть; в этот раз ему могло и повести с сослуживцами — хотя он способен вывести из себя даже самых добродушных людей. Но вмешиваться в его судьбу я не собирался.

Поездка к Стасу с Аллой запомнилась мне только тем, что Стас очень мило робел девушку, которая опять нацепила тот образ, в котором заявилась к нам в комнату, чтобы позвать меня на концерт «Кино». Потом она одевалась гораздо скромнее — особенно в гости к Михаилу Сергеевичу, — и я почти позабыл, насколько эффектной она может быть. Правда, для меня её эффектность казалась каким-то раритетом — но я смотрел на неё буквально из далекого будущего. Мне вообще местная мода казалась жутким пережитком прошлого, но кто я такой, чтобы говорить об этом своей невесте? Хочет начесывать свою челку — пусть начесывает. Мне больше нравилось, когда она собирала свои волосы в неаккуратный хвостик. Об этом я ей, кстати, говорил.

Потом у нас был обед в «Ромашке» — с пивом и прочими излишествами в виде мороженного — и долгая поездка домой на метро. Мы стояли, обнявшись, у надписи «Не прислоняться», под завистливыми и осуждающими взглядами пассажиров, и мне было так хорошо, как очень редко бывало в новой жизни.

Идиллия закончилась у самого дома.

— Похоже, тебе придется учить про Игоря в одиночестве, — сказал я, заметив знакомую «Волгу» у обочины напротив нашей многоэтажки.

Алла её не видела, а потому недоуменно посмотрела на меня:

— Чего ты привязался к этому несчастному Игорю? У меня совсем другой экзамен, древнерусскую прозу мы прошли на первом курсе! И что значит — в одиночестве?

— Да и ладно, — легко согласился