Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

на её почти бесцветные, обкусанные губы, бледное лицо, покрасневший кончик носа — когда Вера нервничала, что случалось нечасто, кончик её тонкого носа всегда краснел. В тот день, произнося эти слова и глядя прямо ему в глаза, она нервничала, и он, непонятно отчего, занервничал тоже, и не нашёл ничего лучше, чем пробормотать:

— Это всё Кир. Это он, а я так…

— Конечно, Кир. Никто и не сомневается. Но ты тоже… молодец.

Это Верино «молодец» стало практически индульгенцией, отпусканием грехов, принятием в свой круг, и почему-то… одним из тех значимых событий, которые вехами размечают любую человеческую жизнь.

В общем в тот день, выполняя поручение Марковой, Сашка не сильно вникал в то, что ему было поручено. Он думал о побеге Ники, о фальшивом пропуске, о Вере, вспоминал её длинные, подрагивающие ресницы, из-под которых яростной сталью горели непримиримые глаза, потом перескакивал мыслями на Мельникова и почему-то на Верховного, который — узнай тот о Сашкиных махинациях — по головке не погладит, и это ещё мягко сказано. При этом списки он выверял машинально, не очень понимая, зачем он это делает.

Увы, по привычке свою работу Сашка делал на совесть, и потому именно он сам в тот день и обнаружил, что в общий массив данных не включили тех стариков, которые находились в больнице на пятьдесят четвёртом, у Анны Константиновны. После того, как Савельев стал главой Совета и приостановил действие Закона, информацию о стариках, доживающих свои дни в тайном отделении больницы, разумеется, внесли в общие базы, но при внесении то ли по небрежности, то ли из-за технического сбоя возникла ошибка, которая и привела к тому, что при выборке по возрасту они не попали в окончательный список. А Сашка, уже лихо освоивший базу, ошибку эту вычислил и даже, помнится, гордился, когда докладывал о результатах Марковой. Если бы он знал, зачем готовятся эти списки. Если бы удосужился подумать, прикинуть, сложить два и два — ведь ясно же было, что ничего хорошего от идей Марковой и Верховного ждать не приходилось…

Понял он это только сегодня, когда Маркова вручила ему копию приказа. И теперь мучительно вглядывался в строчки, осознавая, что из-за его глупости и идиотского перфекционизма — кто его просил выискивать этот сбой системы, никто бы и не заметил — теперь случится страшное.

Сашка перечитывал фамилии приговорённых людей и чувствовал ужас, ледяной рукой перехвативший горло. Он видел не равнодушные буквы, а живые лица. Бойкая старушка Софья Андреевна, которая постоянно бродила по коридорам больницы на своих ходунках, вызывая недовольство персонала. Она доставляла всем массу хлопот, без устали ругалась с другими пациентами, такими же пожилыми старушками, как и она, постоянно требовала перевести её в другие палаты. Молчаливая Виктория Львовна, пребывающая, казалось, в своих воспоминаниях. Иосиф Давыдович — наверно, самый старый человек в Башне, если судить по дате рождения. Сашка опять посмотрел на эту дату, и только тут до него дошло, что Иосиф Давыдович родился ещё до потопа: когда землю накрыло водой, ему было десять лет. Десять лет! Сколько же воспоминаний о той эпохе, должно быть, хранит его старческая память. Сколько всего он может рассказать, им всем рассказать, потому что несмотря на весьма почтенный возраст голова у Иосифа Давыдовича оставалась ясной, и в этом у Сашки, который столько помогал Катюше со стариками, не было никаких сомнений…

И вот сейчас из-за него случится непоправимое. Завтра утром в больницу войдёт бригада по очистке (так, кажется, это называется), ничего не понимающим старикам вколют в их сухие, тонкие вены смертельную дозу, а потом санитары запакуют уснувших навсегда стариков в чёрные пластиковые пакеты.

Как он после этого будет смотреть в глаза Катюши? Как скажет ей, что это из-за его дурацкого усердия этих стариков убили? И Иосифа Давыдовича, и Викторию Львовну, и Софью Андреевну, и ещё полтора десятка таких же беззащитных пожилых людей, чья вина была только в том, что они родились больше шестидесяти пяти лет назад. Представив себе, как посмотрит на него Катюша, Сашка мысленно застонал и что есть силы вцепился в подлокотники кресла, на котором сидел, чтобы этот стон, не дай бог, не вырвался наружу.

— Да, совещание ровно в три, завтра. Повестку дня я сбросила вам на почту, Пётр Васильевич. Ирина Андреевна велела, чтобы вы лично обратили внимание на пятый пункт и были готовы отчитаться. Да, Пётр Васильевич, хорошо…

Алина Темникова разговаривала по телефону, судя по всему, с начальником хозяйственного отдела Цыбиковым, предупреждала того о совещании. Маркова требовала, чтобы Алина всегда лично обзванивала всех присутствующих и скидывала им заранее план вопросов, которые будут обсуждаться. Сашка смотрел, как Алина терпеливо, наверно, уже в пятый раз, повторяет один и тот же текст, как автоматически накручивает на палец выбившуюся из причёски прядку тёмно-каштановых волос, и внезапно ему пришла в голову мысль — надо попросить её помочь. Алина ему симпатизировала, и Сашка это чувствовал. К тому же она ненавидела Маркову, хотя это неудивительно — их начальницу вообще вряд ли кто любил. А ещё Алина знала про административный сектор едва ли не больше всех, и уж если кто и мог придумать, как спасти несчастных стариков, то именно она. Но главное, что натолкнуло Сашку на мысль обратиться к Алине, было не это, а случайно подслушанный разговор Алины со Степкиным отцом.

Мельников зашёл сегодня к Марковой после обеда. Как всегда, аккуратный, подтянутый, невозмутимый. На людях Олег Станиславович вёл себя осторожно, Сашке едва кивал, как будто они едва знакомы, хотя так оно и было, конечно. И Сашке и в голову бы не пришло кидаться к Мельникову с расспросами про Нику или про Стёпку. Мельников провёл у Ирины Андреевны где-то с четверть часа. О чём там они говорили, Сашка, понятное дело, не знал, тем более, что пока Олег Станиславович находился в кабинете, Маркова связалась с Сашкой по коммутатору и послала его с поручением в отдел пропусков.

Сашка вернулся минут через десять. Дверь приёмной была приоткрыта, и он уже собирался войти, но замешкался на пороге, выронил записку, которую нёс, и невольно замер, заслышав негромкий голос Мельникова.

— … я точно не знаю, — Олег Станиславович стоял спиной к двери и не мог видеть Сашку. — Я случайно услышал и не совсем уверен, что всё понял правильно, но мне кажется, что полковнику и Славе Дорохову надо об это знать. Это касается евреев, которых собрали на двести сорок девятом этаже, якобы для переписи. Но, насколько