Летун. Фламенко в небесах - Александр Владимирович Воронков

В сентябре меня, как выздоравливающего и почти ходячего вместе с ещё тремя десятками раненых, увезли в глубокий (по испанским меркам) тыл, разместив в главном госпитале Интербригад в Альбасете, что странно: наша Первая эскадрилья хоть и называлась — да и была в реальности — «Интернациональной», командованию собственно Интербригад не подчинялась. Впрочем, не мне высказывать претензии. Лечили и кормили здесь лучше, чем в прифронтовой зоне, хотя пайки были далеки от положенного по лётным нормативам. Ну так я пока и не летал, так что всё справедливо. И здесь-то меня и нашли.

Оказалось, что двадцать шестого июля я протаранил не просто «Мессершмит» какого-то, пусть и умелого, немца: им оказался командир истребительной группы J/88 Харро Хардер. Тот, спустившись на парашюте, умудрился не попасть в руки разозлённых крестьян, а сдался регулярным войскам Республики, те, малость попортив физиономию, в итоге всё-таки передали его «куда следует», а уж там его сумели разговорить: пел, как Берлинский народных хор[8]!

Ну а поскольку «стране нужны герои» — меня и отыскали. В госпитале. И уж наградили, так наградили! Помимо Ордена республики с головой некой девицы в античном шлеме, мне был торжественно вручён автоматический пистолет «Астра-903», здорово смахивающий на знаменитый по фильмам о русской Гражданской войне длинноствольный «маузер»[9]. Только на моей «Астре» умельцы выгравировали и даже позолотили герб республиканской Испании и надпись «premio a la valentía excepcional»[10], да и с перезарядкой дела обстояли лучше, чем на немецком прототипе: в комплекте к пистолету прилагались два съёмных магазина на двадцать патронов каждый.

Тем не менее, как говорила моя знакомая — ветеран войны, «ордена здоровья не заменят». И медикам из врачебно-лётной комиссии совершенно безразлично, чем там кого наградили: у них свои задачи и они из выполняют. Вот и мне выдали «чёрную метку» в виде белого листочка справки: «к полётам не годен, к строевой службе ограниченно годен в военное время». Радует одно, что срок бумажки — полгода, а за это время есть надежда малость подлечиться. Ну, или добьют окончательно: вокруг война, под бомбёжку и в тылу попасть можно, да и пистолерос «Пятой колонны» вовсю стреляют в спину республиканским офицерам и активистам профсоюзов и левых партий[11].

— Согласно инструкции, камарадо Русо, поскольку после двадцать шестого июля сего года ты находился вне своего авиационного подразделения и не производил авиационные боевые вылеты, вы не имеете права на получение повышенного ежемесячного жалования по категории «люкс», однако за тобой сохраняется право на недополученные премиальные суммы за сбитые самолёты, а также на ежемесячное жалование военнослужащего авиации наземной службы. Приказом от первого июля, кстати, тебе присвоено звание альферес, потрудитесь получить выписку в двадцать четвёртой комнате и приведите в порядок знаки различия! А то ходите, как рядовой-необученный, вы же офицер!

Вот же ж зараза! И ведь формально «тащмайор» прав: раз не летаю и не сбиваю, то «боевые» мне вроде как и не за что платить: мало ли, что в контракте написано. В нём про ранения ничего не сказано, пропустил я этот момент, когда в Нью-Йорке бумагу подписывал. На будущее внимательнее надо быть. А, что я себе-то вру! Всё равно бы в Испанию поехал, за возможность летать! Силы, перебросившие меня в нынешнее молодое тело и без того подарили почти девять месяцев полнокровной жизни — недостойно ныть и жаловаться на судьбу. «Мамлея» мне присвоили явно задним числом, прежде-то воевал вообще не имея воинского звания в испанской армии — рядовой первого класса, американский резервист — это вообще не в тему. А теперь по бумагам я — младший офицер, послать всех нафиг, развернуться и уйти уже не получится. Нет, можно, конечно, но последствия будут… неприятные.

— Камарадо команданте! Я — пилот, и пилот хороший! Прошу направить меня в боевую часть: летать я смогу! Камарадос медикос ошиблись в своём заключении. Они просто не знают русских пилотов!

— Невозможно. Тебе нужно выздоравливать. У Республики слишком мало самолётов, чтобы рисковать их потерять из-за плохого здоровья пилотов.

— Камарадо команданте! Во время Мировой войны русские офицеры Александр Прокофьев-Северский и Юрий Гильшер летали и дрались с алеманос вообще потеряв в боях каждый по одной ноге, с протезами! У меня обе руки и обе ноги на месте, а главное — фашисты пока не оторвали голову! Я должен драться — это долг мужчины и офицера.

— Да что я тебе, из кошелька самолёт вытащу⁈ Нет у меня его там! — Команданте даже вскочил с места, нависая надо мной с двухметровой высоты баскетбольного роста.

Из-за казённого канцелярского стола на паркетный пол кабинета со стуком свалилась лакированная толстая трость «тигровой» расцветки. Надо же, а ведь пока сидит — и не скажешь, что испанец — такая орясина! Здесь и люди ростом метр восемьдесят выглядят высокими по контрасту с основной массой. И если этот штабной раньше летал — а он летал, вон пилотский знак на кителе, ещё старый, с королевской короной над крылышками — то как он умудрялся помещаться в кабине? Там и мне-то не особо просторно — а я сантиметров на двадцать пониже.

Эх, был бы здесь знакомый мне комбриг — можно было бы попробовать через него воздействовать на этого упёртого! Но Смушкевича восемнадцатого июля отозвали обратно в Союз, получать заслуженные «плюшки»: точно помню, что звание Героя тот получил как раз после возвращения из Испании и получил три ромбика в петлицу вместо одного, «перепрыгнув» через звание комкора. Правда, в сорок первом всё равно расстреляют. А может быть, теперь уже и нет? После майских событий в СССР реально «почистили» заговорщиков среди военных: может, и не влезет Яков Владимирович во всяческие замуты и спокойно прослужит-провоюет до Победы? Классный же летун, да и администратор толковый, ну зачем ему подковёрные интриги?

— Слушай внимательно, альферес Русо. — «Тащмайор» успокоился так же быстро, как и психанул. — Дать тебе самолёт и пустить в небо — не в моей власти, да и не хватает у нас самолётов. Но смелых и упорных людей я уважаю. Поэтому сейчас направляю тебя в Четвёртую роту аэродромного обслуживания[12] командиром. Служба не простая, но необходимая. А через… Через три месяца — не полгода! — ты напишешь рапорт на повторное прохождение лётной комиссии. Надеюсь, за это время твоё здоровье станет лучше,