Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая - Геннадий Борисович Марченко

Когда же за ним тихо закрылась дверь, она провернулась ко мне. В глазах её стояли слёзы:

— Простите, Арсений, мне так стыдно…

— Право, Анна, не стоит так расстраиваться из-за какой-то ерунды. Зато теперь вы знаете, что за человек этот Шпак. Мне, честно говоря, он как-то сразу не понравился, слишком уж хитрая физиономия.

— Мне его выделили от артистического агентства «Пагарт», он второй год со мной ездит, не только в вашу страну. И пока повода для подозрений не давал. А тут, видно, представился случай, и не выдержал, поддался соблазну. Иуда… Боже, как жаль разочаровываться в людях!

Она всхлипнула, но всё же справилась с эмоциями. Осторожно, стараясь не размазать тушь, вытерла носовым платком глаза, потом негромко высморкалась в этот же украшенный красной каймой платок.

— Простите.

— На вашем месте для любого это стало бы потрясением, даже для мужчины, — сказал я. — Хотя мужчина мог бы и морду начистить за такое. Настоящий мужчина.

— Уверена, вы бы так и поступили, — выдавила Герман из себя улыбку.

— Да уж, честно говоря, хотелось надавать вашему администратору люлей, но это вызвало бы международный скандал.

— Люлей, — негромко рассмеялась певица. — Какое интересное слово, надо запомнить.

Повисла неловкая пауза, и я уже собрался было откланяться, как вдруг Рита выпалила:

— А Сеня ещё и песни сочиняет, их по радио крутят, и по телевизору его песни исполняют.

— Серьёзно? — тонкие дуги бровей Герман взлетели вверх.

— Серьёзней некуда, — не унималась Рита, заставляя меня краснеть. — Слышали, может быть, «Букет»? Я буду до-о-олго гнать велосипе-е-ед… Или эту… «Единственная моя», её Ободзинский исполняет, Сеня ему эту песню подарил. Ну и ещё у него несколько песен есть, которые даже на пластинках выходили.

— Ого, неужели вы ещё и композитор? Неожиданно.

— А хотите, он и вам что-нибудь сочинит?

Я красноречиво покосился на Риту. Блин, вот же язык без костей! Но она, похоже, моего взгляда даже не заметила.

— Конечно, хочу! — всплеснула руками Герман. — Арсений, вы дял меня что-нибудь сочините?

Я мысленно вздохнул.

— Вы надолго ещё в Москве?

— Ещё четыре дня, не считая этого. Два сольных выступления, потом выходной, и запись в сборном концерте для телевидения.

— Есть у меня кое-какие намётки. Думаю, до вашего отъезда напишу для вас песню.

На этом мы и расстались, а я сразу включил голову на предмет воспоминаний о песенном материале из моего прошлого, которое ещё не наступило, и что из этого могло бы подойти Анне Виктории. Судя по сегодняшнему концерту, Герман довольно разноплановая певица, даже весёленькую «А он мне нравится» исполнила. Однако всё же её конёк – это лирика. И частенько с нотками грусти. Так что будет отталкиваться от этого.

В общем, на следующий день ближе к обеду я уже звонил с работы в гостиничный номер по телефону, который мне на прощание дала Герман. После нашего разговора Анна сказала, что позвонит своей хорошей знакомой – редактору всесоюзной студии грамзаписи «Мелодия» Анне Качалиной, где попробует договориться о встрече в студии вечером в свой единственный выходной. Попросила перезвонить минут через десять-пятнадцать. Я на всякий случай выждал двадцать и снова набрал.

— Договорилась, — радостно выдала в трубку Герман. — В среду к шести часам вечера нас ждут на «Мелодии». Сможете подъехать?

Ещё бы я не смог! Прямо с работы и поехал. В назначенный час я стоял на проходной в ожидании, когда за мной спустится та самая Качалина. Та появилась буквально через три минуты после звонка милиционера с вахты.

— Вы Арсений Коренев? Идёмте за мной.

Ещё пять минут спустя мы входили в студию, где за пультом находился звукорежиссёр, а по другую сторону оргстекла помимо Герман располагался целый ансамбль в составе гитариста, бас-гитариста, клавишника и барабанщика. Со всеми поручкался, каждый представился по имени, соответственно ребят (хотя тут ребятам было в промежутке между 30 и 40) звали Володя, Паша, Эльдар и Паша-второй.

— Как вы себя чувствуете, пани Анна? — спросил я у Герман, добавив в свой вопрос немного юмора.

— Спасибо, пан Арсений, замечательно! До сих пор мне кажется, что вы сказочный волшебник.

Она легко коснулась кончиками пальцев моего предплечья, словно ветерком повеяло. Только от этого «ветерка» у меня моментом горло пересохло, и по телу пробежала лёгкая дрожь.

Сеня, дал я себе команду, держи себя в руках.

— Ну что, с чего начнём? — спросил Володя, щипая кончиками пальцев струны неподключенной гитары – а это был настоящий «Fender Stratocaster».

— Давайте поступим так, — сказал я. — Сейчас я у тебя, Володя, на время позаимствую гитару и сам под свой же аккомпанемент исполню пару песен. Певец из меня тот ещё, но мелодию вы спокойно уловите. А пока вот держите.

Я раздал каждому, включая Герман, партитуру с нотами – зря, что ли, я их разучивал?! Сам же, взяв подключённую гитару, сел на высокий стул с подставкой для ноги, объявил:

— Первая песня – это романс на стихи Ахмадуллиной. Называется «А напоследок я скажу». Слышали это стихотворение?

— Я его знаю, — отозвалась Герман.

— И я слышал, но полностью не помню, — добавил Эльдар.

— Ну вот сейчас я вам его и напомню, уже под аккомпанемент гитары.

Почему я выбрал этот романс из ещё не снятого Рязановым фильма «Жестокий романс»? Во-первых, он у меня сам как-то всплыл в памяти, а во-вторых – я подумал, что для Герман эта вещь будет в самый раз, коль уж она поёт и романсы тоже. А в-третьих – я когда-то эту вещь под гитару разучивал, и не без труда, но подобрал сначала аккорды, а затем и ноты.

Пел и поглядывал на Анну Викторию. Она с задумчивым видом смотрела куда-то сквозь меня, а когда я закончил – её глаза блестели от едва сдерживаемых слёз.

— Боже, — прошептала она. — Боже, как же это проникновенно!

— В вашем исполнении это будет на порядок проникновеннее, — заверил её я. — Давайте сейчас сразу вторую отыграю, а потом уже я предоставлю возможность спеть обе вещи вам, Анна.

Второй песней была «Я не могу