Муля не нервируй… Книга 6 - А. Фонд

Интересно, Богданчик придёт сам или опять папочка приведёт его за ручку?

Больше всего меня в этой ситуации удивляло несколько моментов. Первый: если нас так мощно проверяли к встрече югославской делегации, у нас была трёхступенчатая проверка соответствующими органами, то как Тельняшевы попали на перрон? Вот это меня удивляло.

Ладно, если ещё старший Тельняшев — он работает в Главлите, занимается цензурой, и эту проверку проходит регулярно. Этому я ещё мог поверить, что у него соответствующее удостоверение или, быть может, он даже работает на эти органы. Но как Богданчик смог пропуск получить? Неужели у Тельняшева старшего есть такие блаты, что смогли сынулечку пропустить на перрон? Это раз.

И, во-вторых, а кто наверху его утвердил? Козляткин посмотрел бумажку, но лично мне этот листочек никто не показывал. Если я не ошибаюсь, то проект, которым руководил я, был утверждён лично Сталиным. Кто же тогда мог отменить приказ Сталина и утвердить туда Тельняшева?

Никто. Сто процентов никто. Неужели Сталин передумал? Но если бы он передумал, то, зная его, он бы сейчас того же Большакова взял за задницу, и он бы получил по первое число, прилетел бы назад, и мы бы все получили от Большакова. То есть, мы бы все об этом узнали. А это всё тишком, нишком…

Что-то здесь не складывалось, и я решил разобраться в этой ситуации.

Глава 22

Однако, к моему удивлению, встретиться и поговорить с Тельнышевым не вышло. Ближе к обеду Богдан заявился вместе с отцом в Комитет. Он сразу же направились в кабинет к Козляткину. Через время туда торопливо побежала запыхавшаяся Татьяна Захаровна с пухлой папкой с документами.

Они заперлись на целый день.

Меня не пригласили. Так что я мог только догадываться, что там происходит.

Несколько раз я пытался прорваться туда, но скотина Альбертик, скретаришка Козляткна, намертво встал стеной и меня не пропустил.

Ну и чёрт с вами, всё равно завтра узнаю. Я плюнул на всё это и пошёл домой.

Честно говоря, я больше был расстроен тем, что не приехала Мирка. Почему-то я её ждал, хоть мы и не договаривались, и вот теперь расстроился. Так что на всё остальное мне было плевать.

Я вернулся домой без настроения, Модест Фёдорович сидел в своём кабинете и даже поздороваться не вышел.

Я разулся, разделся, громко перекинулся с Дусей парой фраз, в надежде, что он услышит и таки выглянет. Но нет.

— Как он? — спросил Дусю я.

— Вернулся домой из Института ещё днём, перед обедом, закрылся в кабинете и сидит, — тут же наябедничала Дуся и, видя мой удивлённый взгляд, добавила, — вернулся выпившим и сейчас сидит пьёт там. Бедняга. Переживает.

Мне было жаль Мулиного отчима — такое крушение надежд. И вместе с тем я ничего не мог сделать. Мог только посочувствовать. Свои внутренние горести ему предстоит преодолеть самому.

Хотя… А почему я не могу ему помочь? Могу!

— Дуся, — сказал я, — ты говорила, что мусор вынести надо?

— Так ты поешь сперва, передохни после работы, а потом и вынесешь, — забеспокоилась Дуся, — я рагу с зелёным горошком, морковкой и кроликом поставила разогреваться.

— Потом поем, — решительно заявил я, обуваясь и одновременно натягивая пиджак, — давай сюда мусор.

— Да что ж это такое! — всплеснула руками потрясённая Дуся, — кому я полдня готовила?! Один пришёл и сидит весь день в кабинете, только винище хлещет, второй тоже на потом. А зелёный горошек, между прочим, мне из деревни по личному запросу привезли! В городе нынче такого не достать! И сметанка там жирненькая такая, объедение!

— Дуся! Я приду и поем!

— Пять минут! — категорическим тоном заявила Дуся, — у тебя есть пять минут, и чтобы был дома, как штык. Я как раз всё разогреть успею. И Модеста Фёдоровича тоже сам вытаскивать за стол будешь.

— Дуся! — возмутился я, — да я за пять минут только до двери дойду.

— А чегой ты так медленно ходишь?! Я в твоём возрасте, как метеор летала. Я сказала пять минут!

— Ну Дуся…

— Ладно, десять!

— Ну Дуся!

— Ой, начинается… пятнадцать, и ни минутой не больше!

— Я мигом! — усмехнулся я, подхватил ведро и ломанулся во двор.

На самом деле на то, что я решил сделать, хорошо, если за два часа успею обрнуться. Но мне нужно было усыпить бдительность Дуси и Модеста Фёдоровича, чтобы спокойно, без лишних расспросов, выйти из дома. Поэтому я разыграл этот маленький спектакль.

Сам же вынес ведро, вытряхнул в контейнер, спрятал ведро в ближайших кустах (надеюсь, на грязное мусорное ведро никто не позарится (мусорные пакеты ещё не изобрели и это был тихий ужас, я всё никак не мог привыкнуть), а сам вышел на улицу.

И отправился на Котельническую.

Но нет, не к Фаине Фёдоровне, а к Маше.

Нам давно уже пора было поговорить.

Перед тем, как зайти к Маше, я позвонил в дверь к Раневской. Открыла Глаша, её домработница. Она была в старом театральном платье Фаины Георгиевны, с блёстками, и в застиранном фартуке поверх него, что придавало ей комичный и нелепый вид.

Букет выглянул у неё из-под ног, увидел меня, приветственно гавкнул и, посчитав свой долг выполненным, гордо удалился, виляя коротким хвостом без какой-либо дополнительной окраски.

— А Фаины Григорьевны дома нету, — немедленно сообщила Глаша при виде меня, — они на променад ушли.

— Без Букета что ли ушла? — удивился я.

Глаша как-то странно скосила глаза, сдавленно хрюкнула, потом потупилась и покраснела. Вся эта пантомима заняла буквально мгновение, но была очень даже выразительной. Почему-то я вспомнил вязанную жёлтую жилетку, но задавать вопросы пока не стал. Не время ещё.

А вот зарубку в памяти сделал.

Время-то летит быстро. И потом я таки спрошу.

А вслух спросил совсем другое, понизив голос до шёпота:

— Что там, у них стряслось? — и кивнул на дверь своей квартиры с максимально таинственным видом.

Глаза Глаши загорелись восторгом: всякие такие вот делишки и срачики она страстно любила. А мыльных сериалов ещё не придумали. А тут такое!

— Ой! — аж закатила глаза от восторга Глаша, — Муля, вы представляете, Машка отчебучила!

При этих словах она многозначительно подмигнула. Я очевидно должен был моментально, с полунамёка, понять высшую истину, но, увы, не понял. Вместо этого, чтобы не ломать информатору-Глаше кайф, я ей тоже многозначительно подмигнул и приготовился слушать нечто невероятное.

И не прогадал:

— Машка этого деда своего выгнала! — выдохнула Глаша и, сообразив, что это мой отец, сконфуженно покраснела, — ой, я не это хотела сказать… я Модеста Фёдоровича имела в виду… он