Метель. Дилогия - Вячеслав Владимирович Головнин

— Ну, не скажи. Вот послушай следующие строчки из одного стихотворения, мне кажется, что такое мог написать только настоящий поэт. Нет, лучше я тебе их напишу.

Саша взял один лист бумаги из лежащих перед ним на столе и достав свою авторучку написал:

«Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — кто-то хочет, чтобы они были?

Значит — это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!»

Затем передал листок девушке и замер в ожидании. Прошло несколько минут, пока девушка переваривала прочитанное. Потом она спросила:

— Ты хочешь сказать, что это написал Маяковский?

— Ну, да.

— Может быть я не права и Маяковский действительно великий поэт, но этих стихов я не читала. И это мне не поможет.

— Так последняя тема практически свободная. Пиши, что в голову взбредёт. В каждой семье кто-нибудь да воевал. Вот и напиши о нем. Что не знаешь присочини.

— Я сирота, у меня никого нет.

— Прости. Тебя как зовут?

— Люся.

— А меня Саша, будем знакомы.

Он протянул ей руку, и она ответила ему рукопожатием. Ладошка у неё была тёплая и сухая, узкая и длинная.

— Люся, у тебя, как у сироты льготы есть при поступлении?

— Я в этом году медицинское училище окончила и меня возьмут даже с одними тройками.

— Люся, расскажи мне немного о себе, мне нужно получить о тебе хоть какое-то представление, тогда я сумею написать за тебя твоё сочинение на свободную тему.

Тут на них стали оборачиваться другие абитуриенты, некоторые шипели, чтобы они заткнулись. Саша придвинулся к девушке ещё ближе и почти положив голову на стол, показал пальцем на своё ухо:

— Говори сюда тихо, шёпотом.

Девушка немного поколебалась, но потом наклонилась и приставив губы к его уху зашептала тихо-тихо. Минут через 15 он сказал:

— Достаточно, я уже придумал, что буду писать. Это будет заготовка для тебя, потом ты её дополнишь, допишешь, что посчитаешь нужным.

И Саша, застрочил на листке бумаги.

«Я сирота и не помню своих родителей. В детдом города Оружейный меня привезли в начале войны и без документов. Мне тогда даже возраст написали на глазок, 4 года. Имя своё я помнила, а день рождения — нет. И мне написали его с потолка, как и фамилию с отчеством.

Однажды, когда я уже была большой и училась в шестом классе мне попал в руки комплект открыток с видами города Ленинграда и меня не оставляло ощущение, что я всё это уже видела. И адмиралтейство, и Петропавловскую крепость, и стрелку Васильевского острова с его ростральными колоннами.

Может быть я уроженка города Ленинграда и была перед самой войной эвакуирована. К этому выводу я склоняюсь из-за ещё одного моего воспоминания. В том же комплекте памятных видов города Ленинграда была открытка с репродукцией картины Петрова-Водкина, «Портрет В.И. Ленина. 1934.», хранящегося в Русском музее. Когда я увидела её, то точно вспомнила, что я эту картину уже видела, поскольку простояла перед ней не меньше часа. У меня тогда даже ноги заболели, и я села прямо на пол.

Три года тому назад перед новым 1952 годом, я навещала свою подругу в санатории Юськи и попала на концерт, подготовленный его пациентами. Мне понравилась одна песня о войне, которую пел какой-то мальчик. Его объявили перед номером, но я не запомнила ни его имени, ни фамилии, в отличие от песни, слова которой врезались в мою память. Мне кажется, что эта песня про меня, что это я в гимнастёрке обнимаю своего парня и даю ему слово дождаться его с войны.

Подводя итог, могу сказать, что Великая Отечественная война в моей жизни — это сама моя жизнь и вот эта песня, и ещё ощущение того, что не вернулся мой парень с той войны, а я всё жду его и жду. Продолжаю надеяться и ждать.

«Снова весь фронт раскалён от огня

Лупят зенитки три ночи, три дня.

А в гимнастёрке на снимке

Ты обнимаешь меня.

Ах эти тучи в голубом

Напоминают море.

Напоминают старый дом, где кружат чайки за окном,

Где мы с тобой танцуем вальс, где мы с тобой танцуем вальс,

Где мы с тобой танцуем вальс в миноре.

Если останусь живым на войне

Встречусь с тобой я в родной стороне.

Только пока я воюю

Ты не забудь обо мне.

Ах эти тучи в голубом

Напоминают море.

Напоминают старый дом, где кружат чайки за окном,

Где мы с тобой танцуем вальс, где мы с тобой танцуем вальс,

Где мы с тобой танцуем вальс в миноре.

«Юнкерсы» кружат и небо в огне

Думай родная всегда обо мне.

Из поднебесья мне виден

Милый твой профиль в окне.

Ах эти тучи в голубом

Напоминают море.

Напоминают старый дом, где кружат чайки за окном,

Где мы с тобой танцуем вальс, где мы с тобой танцуем вальс,

Где мы с тобой танцуем вальс в мажоре».

(музыка: А. Журбин, слова: В. Аксёнов и П. Синявский)

* * *

Саша закончил писать и передал листок Люсе, которая с любопытством следила за его пером.

— Слушай, а что это за ручка у тебя такая? Ты сколько писал и ни разу её в чернильницу не макнул.

Саша вздохнул: «Опять спалился». И на ходу принялся сочинять:

— Это американская ручка, фирмы «Паркер». Мне её дядя подарил, он сам моряк, живёт и работает во Владивостоке. Там моряки чего только из-заграницы не привозят.

— Здорово.

— Ладно, раз уж она так тебе приглянулась, я тебе её дарю.

Он протянул ручку Люсе и опешил от её преобразившегося лица. Оно осветилось таким счастьем, будто он не ручку ей подарил, а под венец повёл. Её серые и так немаленькие глаза казалось стали в два раз больше, и Саша подумал: «С чего я взял, что она некрасивая?»

И пока она переписывала его сочинение, он пытался воспроизвести на своём внутреннем экране с помощью магического диагноста то самое выражение Люсиного лица, так преобразившее весь её облик. И так увлёкся, что не заметил, как экзамен подошёл к концу. Одна из преподавателей громко объявила конец экзамена и предложила всем