Фантастика 2025-185 - Дмитрий Львович Казаков

тобой хлеб свой – проклят дважды, а тот, кто станет служить тебе, да будет отринут Господом и ввергнут во тьму вместе с тобой! Того же, кто свергнет тебя, благословит Господь, ибо очистит престол, оскверненный нечестивцем!

Площадь потрясенно молчала; лишь донесся откуда-то из глубины толпы слабый женский всхлип.

Луи криво улыбнулся.

– Что ж, и я скажу. Именем короны я обвиняю Церковь Таргалы в предательстве! Вы готовили войну, вы делали все, что могли, ради поражения Таргалы, вы ссорили людей с Подземельем в надежде на новые Смутные Времена! Я принимаю ваше проклятие! Принимаю с гордостью, ведь проклятие, полученное от изменника – честь, а не бесчестье. А вы, люди, слушайте! Завтра на этом самом месте я покажу вам, что за душой у тех, чей долг – вести нас к Свету и заботиться о чистоте наших душ. И те, чья вина будет доказана, ответят за нее без различия чинов и званий, так, как должно отвечать предателям и изменникам! Если за это меня ждет тьма – пусть, но пока я жив, пока я король, я не отдам Таргалу врагу!

Ярость молодого короля наконец-то прорвалась наружу. Он держал себя в руках, он не позволил себе лишнего; но преградившую дорогу церковную стражу разметал одним бешеным взглядом. Толпа расступилась; правда, графу Унгери упорно казалось, что лишь общая растерянность позволила им уйти беспрепятственно. Такие события даже заведенная толпа не в силах переварить сходу; сегодня повезло, но завтра следовало позаботиться о безопасности.

И, разумеется, о том, чтобы люди услышали только ту правду, которую должны услышать.

2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене, ныне же – дознатчик службы безопасности Таргалы

Анже помнил: граф Унгери велел не выходить без надобности. Однако надобность – она тоже разная бывает. Когда, едва встав поутру, хватаешься за работу, силой загоняя себя в ненавистные видения, снова и снова, допоздна, без отдыха, по крупицам вылавливая из жизни когда-то спасшего тебя человека доказательства его измены – это, может, и нужно короне, но тебя самого запросто может свести с ума. Когда просеиваешь день за днем через мелкое сито будни твоего бывшего дома, где все так и осталось родным, когда чужая боль, скрученная коротким «так надо Церкви», мешается с твоей жалостью и – чего таить – любовью… упаси Господь!

Временами Анже всерьез боялся тронуться рассудком. Так было, когда бывший послушник поймал благость проводимой пресветлым службы – ясно, что нечего там искать о планах врага, но оторваться от видения Анже не смог. Вдруг ударило – как же давно он в церкви не был! Обходился короткими молитвами – и почти забыл, как славно, когда твоя мольба не одинока, а сливается с молениями братьев. Так было, когда увидел давнее, но, похоже, дорогое воспоминание – будущий отец предстоятель, едва пришедший в монастырь, разглядывает сине-золотые витражи в высоких окнах часовни. Так было, когда вдруг напоролся на себя самого, стоящего перед Святым Судом, беспомощного и упрямого, и захлестнуло все, что мучило в тот день пресветлого – гнев, досада, жалость… и – чего таить – любовь.

Граф Унгери заходил каждый день. Выслушивал, когда было о чем рассказать, говорил, что еще надо бы поискать. Не упрекал, когда Анже молча качал головой. Разве что взглядом…

Граф Унгери только добавлял душевной муки. Нет, Анже не винил его: у капитана тайной службы свое «так надо». В чем-то они с пресветлым даже, пожалуй, похожи. Вот только не легче от этого.

Отдушиной стали парни из тайной службы. В доме постоянно дежурил десяток – не те, что охраняли сам дом, а для внезапно возникших дел по городу. Анже вместе с ними ел – так было проще и приятней, чем просить для себя отдельно. И выходил к ним, когда совсем невмоготу становилось наедине с прошлым. Живые лица рядом увидеть, спросить, что в столице делается…

Приказ выдвигаться принесли в самом начале обеда.

– Площадь Королевского Правосудия, – отрывисто скомандовал десятник, и похоже было, что он с трудом удерживается от ругани. – Прикрываем короля. Задача – при любом повороте дел его величество должен уйти с площади свободным.

– То есть? – не понял кто-то из парней. – Что там за дела такие, командир?

– Церковь, – объяснил десятник. – Святой Суд. Кто боится анафемы, говорите сразу, возьму других.

Не отозвался никто, но, похоже, только из-за растерянности.

– Я могу пригодиться? – спросил Анже.

– Приказа нет, – буркнул десятник. – У тебя своя работа, парень, не лезь, куда не надо.

И Анже остался один. Доел остывший обед, попытался работать – без толку. Площадь Королевского Правосудия стояла перед глазами. Не зная, что происходит там сейчас, Анже невольно вспоминал видения прошлого. Тягучий звон Колокола Правосудия, толпу на площади, стылый ветер с Реньяны – и неправедный, жестокий суд. Чем дальше, тем невыносимей становилось ожидание. Бывший послушник сидел за столом, вертел в руках перстень пресветлого…

Так и застал его граф Унгери – усталого и растерянного. Впрочем, Готье был не в том состоянии, чтобы замечать душевные метания подчиненных. Спросил:

– Помнишь, ты видел заклинателя, что запугивал людей будто бы гномьими чарами? Сможешь его узнать?

– Смогу.

– Пошли.

Заклинатель оказался здесь же – в кабинете графа, под охраной стражи.

– Он?

– Он, – кивнул Анже.

– Спасибо, можешь идти. А ты, – обратился граф к арестованному, – лучше расскажи сам все о своих делишках. Не будем нагружать палачей лишней работой, верно?

Анже вышел, но успел услышать, как арестант заговорил – быстро, будто боялся, что граф передумает слушать.

3. Луи, отлученный король

Если не получается держать народ в повиновении ни любовью, ни страхом – сойдет и растерянность. На какое-то время. А там, глядишь, что-то изменится. Яснее станет, кому верить, кто прав… хотя бы – кто делает лучше. Ведь у людей простых часто так – кто делает для меня лучше, тот и прав. Потому что добрый и хороший.

И если не можешь доказать, что хорош ты – докажи, что плох твой враг.

Выловленный сэром Барти заклинатель для этой цели подходил как нельзя лучше. Помилования ему не обещали, но и за легкую смерть мерзавец выворачивался наизнанку. В толпе нашлись те, кто помнил его рассказы о гномьих бесчинствах; теперь же, всхлипывая и через слово повторяя, насколько глубоко его раскаяние, он топил тех, кто отдавал ему приказы. Отца предстоятеля из монастыря Софии Предстоящей и королевского аббата.

Как же просто объяснилось теперь все, что вот уж несколько месяцев будоражило и пугало людей! Людские