Повелители утренней звезды - Эдмонд Мур Гамильтон

Юноша кивнул. Доктор подошел к столу, и Фаррел встал, пока не уверенный, что ему уже можно идти, но теперь почти спокойный.

Внезапно Нарамор повернулся к нему и поднес к его глазам маленькую фотографию.

— Вы знаете этого человека?

С фотографии на Фаррела смотрел Джон Бэйрд, его отец! На снимке он был намного моложе, но сын безошибочно узнал его.

Кровь застучала в висках младшего Бэйрда. Значит, не зря он волновался, когда его вызвали на новый осмотр. В Бюро все знали. Или, по крайней мере, сильно подозревали. Но он не станет им помогать, черт бы их побрал! Он не сдастся так легко.

— Нет, — спокойно ответил Фаррел. — Я его не знаю. Кто это?

— Его звали доктор Джон Бэйрд, — сказал Нарамор, пристально глядя на молодого человека. — Двадцать лет назад он был выдающимся специалистом по космической медицине. Фактически, в те первые дни он возглавлял отдел космической медицины «Внешних планет» и был моим начальником.

Этого Бэйрд не знал! Его отец никогда не говорил, что работал на Шерриффа и был космическим медиком в проекте «Внешние планеты». Это открытие потрясло юношу, но он вновь сумел сохранить спокойствие в голосе.

— Я думаю, это было еще до моего рождения, — пожал он плечами.

— Да, скорее всего, — медленно произнес Нарамор, убирая фотографию. — Хорошо, Фаррел. Можете идти.

Бэйрд уставился на него удивленным взглядом.

— Вы имеете в виду — я могу вернуться в свой отряд?

— Конечно, — кивнул врач. — Куда же еще?

Фаррел вышел на улицу, совершенно сбитый с толку, но потом ему показалось, что он понял, в чем было дело. По какой-то причине сотрудники Бюро заподозрили, что он сын Джона Бэйрда, и попытались удостовериться в этом. В итоге они будут держать его на более длинном «поводке». Хотя если подумать, это было самое умное, что мог сделать Мериден Шеррифф. Если Бэйрд представлял для Бюро опасность, лучше всего было отправить его именно на Ганимед, как можно дальше от Земли, туда, где все находилось под его железным контролем.

Осознание этого несколько взбудоражило Фаррела. Если он был прав, то, отправившись на Ганимед, он автоматически попадает прямо в цитадель врага, и с ним там наверняка смогут легко разобраться. Однако… там был Вейл. Вейл, а может быть, и его неизвестный напарник, тот, кто убил Джона Бэйрда. А потому, только там Фаррел мог получить неопровержимые доказательства против Шерриффа.

«Итак, они подозревают меня, — размышлял молодой человек. — Но я все равно попаду на Ганимед. И если я смогу заставить Вейла заговорить, я сведу счеты с Шерриффом!»

В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩИХ нескольких дней Бэйрд продолжал тренироваться в постоянном ожидании непонятно чего. Если Шеррифф подозревал, кто он такой, почему он ничего не предпринял?

Тренируясь с ходоком, а также с тягачами и другими большими машинами, которые ему было поручено освоить, Фаррел начал думать, что он был прав и что Шеррифф выжидал своего часа, пока он не окажется на Ганимеде. И вот однажды, через шесть дней после того, как юноша записался в отряд, его разбудила перед рассветом чья-то грубая рука. Он открыл глаза и увидел, что склонившегося над ним Шейнера, лицо которого было напряженным и встревоженным.

«Вот и все!» — ахнул про себя Бэйрд. Но он ошибся.

— Собирайся, — сказал Шейнер. — Мы стартуем сегодня утром.

Когда только что проснувшиеся рекруты осознали услышанное, по казарме прокатилась волна возбуждения.

— Но как же… Мы же должны были тренироваться еще несколько недель… — послышались со всех сторон удивленные голоса.

— Это не моя идея, а начальства, — заверил их Шейнер. — В общем, очередная ракета взлетает сегодня, и в ней есть место для нашей команды, так что мы тоже летим. Старик в последнее время очень торопится!

К десяти часам Бэйрд уже стоял вместе с остальным отрядом на взлетно-посадочной полосе, нагруженный всем — от тяжелых ботинок до аптечки первой помощи. Другие отряды — всего их было с полдюжины — тоже выстроились неподалеку.

Раздался свист, и на гигантской ракете, возвышавшейся над ними, как небоскреб, вспыхнули сигнальные огни, после чего отряды начали подниматься в нее по трапу. Через пятнадцать минут все были внутри, и услышали, как со скрежетом захлопнулись огромные люки.

Бэйрд оглядывался вокруг с таким же любопытством, как и остальные. Но смотреть внутри корабля было не на что. Они находились в железной комнате без окон, вдоль стен которой стояли привинченные к полу койки. Шейнер сразу же велел всем лечь на них.

— Примите таблетки и молитесь, — то ли приказал, то ли посоветовал он.

Рекруты пристегнулись к койкам, приняли противошоковые таблетки и стали ждать. А через четыре минуты мир под ракетой, казалось, взорвался, и пассажиров глубоко вдавило в пружинящие поверхности коек.

Ревущее, бушующее пламя поднимало гигантский корабль все выше и выше, как лифт, который двигался только вверх и никогда не должен был спуститься. Во время этого подъема с коек раздались сдавленные крики боли.

«Почему, меня совсем не беспокоит перегрузка? — удивленно подумал Фаррел. — По крайней мере, пока!..»

Он, конечно, почувствовал резко выросшую нагрузку, но это не причинило ему ни малейшей боли. При этом он видел искаженные агонией лица других мужчин, корчившихся на соседних койках, но сам не ощущал ничего неприятного.

Грохот и рев продолжались. Потом, спустя очень долгое время, как показалось Бэйрду, они прекратились, а затем снова вернулись, но через более короткий промежуток времени, после чего опять прекратились, и наступила окончательная тишина. Тогда Фаррел отстегнулся, встал с койки и, вспомнив инструкции по использованию удерживающих стержней, помог спуститься на пол Шейнеру, выглядевшему совершенно больным. Шейнер в изумлении уставился на него.

— Какого дьявола, ты перенес взлет лучше, чем я, а я взлетал четыре раза! — воскликнул он. — Ты железный, что ли?!

— Да меня это как-то не сильно беспокоило, — беспечно отозвался Бэйрд.

Но про себя он подумал, что знает, в чем тут дело. Он уже давно обнаружил, что жизнь в жестокой Антарктике воспитала в нем такие силу и выносливость, какие и не снились никому из «обычных» людей.

С этого момента для Фаррела, как и для остальных, начался период безвременья. Они улетали все дальше и дальше от Земли, уносясь от нее по широкой дуге. И они по-прежнему ничего не видели и не слышали, оставаясь заключенными в железной комнате с железным же распорядком дня.

Проходили дни, недели… Люди болели и выздоравливали. Периодически они «срывались с катушек», проклиная Юпитер, Ганимед и Шерриффа, и их привязывали к койкам, пока они