Зябликова Зина и методы нерационального мышления - Александр Бестужев

В эту же самую минуту факелы вспыхнули так, словно в них влили львиную толику бензина, своды пещеры осветило так ярко, что я поневоле закрыла глаза руками, а когда смогла их отвести, то какое-то время ничего не видела кроме ярких кругов перед ними.

Когда же зрение ко мне вернулось, то я увидела стоящего на арене полностью здорового мастера Угвэя, злого и указывающего пальцем в мою сторону.

— Зи-и-ина! — захрипел он с такой лютой злобой, что мне захотелось испариться, раствориться, прикинуться каменной скамьёй, или как сидящий рядом скелет, открутить себе голову и сказать что так и было

— Не ожидал от тебя! Не ожидал!

Тёмная мрачная пелена накрыла меня, окутала подобно савану. Я с трудом могла дышать, в этой пелене, но о том чтобы двинуть хотя бы пальцем не было даже речи.

И тут до моего слуха донёсся глухой рёв множества мёртвых глоток:

«Ты — холодный и мёртвый

Я такая же, но тёплая

Ты — кого-то поймал в проходе

И жрёшь его пока я не вижу

Ты, ты так откровенно бесчувственный

Я, я так откровенно попала

Мы, мы оба голодная нежить

Мы всё понимаем, но только этого мало-о-о

Зиночка — а-а, просила снять ботиночки..

Зиночка-а-а»

Глава в которой раскрываются тайны и мотивы. Не все, но многие.

Настоящий друг — это не тот, кто просит тебя спрятать труп.

Нет. Настоящий друг — это тот, кто никогда не принесёт тебе домой мешок с трупом.

Клетка три на три с половиной метра, это я уже измерила.

На входе решётки и силовое поле. Стены выложены из кирпича, кое-где уже начавшего крошиться. В дальних углах клетушки поселилась плесень, из под куполообразного потолка свисает мох, на полу, как всегда, — охапка старого сена, с вечными жильцами — клопами, отчего мне кажется, будто сено живое и вот-вот убежит из камеры. В отличие от меня.

Мне-то бежать некуда.

От скуки хожу из стороны в сторону, от решётки к дальней стенке. Декламирую стихи, которые приходят на ум:

«Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно.

Зовет меня взглядом и криком своим.

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер... да я!».

Считаю про себя шаги и количество раз, когда сделала полный круг.

Скучно!

В камере нет даже окна, чтобы полюбоваться на звёзды. Да и откуда ему взяться, если мы под землёй.

— И, таки, зд’авствуй, любимый бестиарий! Вчера я была снаружи, а сегодня я одна из вас! — обратилась я к сидящим, в клетках напротив, братьям по несчастью, живым и мёртвым.

И ежик тоже здесь. Вон он также смешно бегает по своей клетушке.

Вспомнилась девочка Зоя.

— Интересно, она тоже здесь?

Я подошла к решётке, но ухватиться за прутья не смогла — мешает силовое поле. Оно отталкивает мои руки, а когда пытаешься приложить усилия, то ещё и током бьётся.

— Зоя, Зоя, ты здесь? — позвала я девочку.

Ответа не было, и через пару минут я повторила попытку.

Прижалась к грязной холодной кирпичной стене спиной и опустилась на корточки, машинально отбросив с лица грязный локон.

— Вчера он был ещё чистым. А вчера ли? Сколько я уже здесь?

Мысли роились в голове подобно тараканам, таким толстым, рыжим и усатым.

Кстати, тараканов в камере и не наблюдалось. Ну конечно, что им тут вообще делать?

В этих камерах даже им не выжить.

— Интересно, а сколько я уже