Дверь в одиночество - Павел Иевлев

Ингвар, сколько его помню, всегда маскировал растерянность вот такими нелепыми стишками — уж не знаю, сколько этого рифмованного мусора хранила его голова, но всегда находилось что-то к слову… Он достал убранный уже в бар вискарь, набулькал себе полстакана и всадил залпом без льда и содовой. Я сидел, не находя слов.

— Да-да, ты не знал, — пресёк он жестом мои попытки оправдаться. — Если бы ты знал, хрен бы ты ко мне попёрся. И не вздумай мне сказать, где ты их взял! Я не хочу, чтоб информацию выколачивали из меня. Уж лучше пусть из тебя…

— Послушай, может, забудем? Не было никаких монет, ничего я тебе не приносил…

— Если бы… Любой, кто краем глаза увидел вот эту чеканку, — Ингвар постучал ногтем по реверсу монеты, — должен бежать, теряя тапки, и доложить об этом в сей же миг. Желательно, держа на мушке того, кто их принёс, чтобы тот не сбежал. Любой скупщик краденого, любой приёмщик ломбарда, любой ювелирный барыга, любой оценщик лома — в ту же, блядь, ебаную секунду.

Я посмотрел на монету — ничего особенного, какая-то индустриальная символика, похожая на советский герб какого-нибудь города-завода. Шестерёнка вроде просматривается, микроскоп какой-то… Или телескоп? И буквы «РК» внизу. Блин, я как-то и не рассмотрел их пристально, золото и золото…

— Ты хоть телефоном их не фотографировал? — безнадёжным тоном спросил Ингвар.

— Нет, — озадаченно ответил я, — а что?

— Твоё идиотское счастье… Про распознавание картинок в гугле слыхал?

И это я себя считал параноиком.

— Слушай, а кому докладывать-то надо в таких случаях?

— Да хоть кому, — устало махнул рукой Ингвар и налил себе ещё. — Хочешь этим, а хочешь, наоборот, тем. Или даже третьим. Тогда у тебя есть шанс, что они тебя прикроют и не дадут шлёпнуть четвёртым и пятым. Небольшой, откровенно говоря.

— Так давай сделаем вид, что никакого золота не было! — вернулся я к мысли, которая казалась мне удачной. — Никто, кроме нас с тобой, его не видел, клянусь!

— Да хуй там. Ты ж дурной. Вот ты уйдёшь, а потом попытаешься продать его кому-то ещё. Тебя спалят в тот же миг, начнут крутить, и ты сдашь всех, включая меня. Потому что крутить будут серьёзно. И тогда мне пиздец, потому что я вижу вот эти монеты и никуда ещё не позвонил. То есть мне уже пять минут как пиздец при любом раскладе.

— А если переплавить?

— Я ж говорю, ты дурной, как беременная лосось, — посмотрел на меня с жалостью Ингвар. — Ты что, не знаешь, что по составу золота можно узнать его происхождение? Рано или поздно где-то его проверят на спектрометре и раскрутят всю цепочку назад — до тебя, а, значит, до меня.

Ингвар потёр лоб, посмотрел на бутылку, но наливать больше не стал.

— Вообще-то, — он посмотрел на меня почти нежно, — по-хорошему, я должен тебя убить. Вот прямо сейчас и тут, пока ты никуда не ушёл и не угробил нас обоих.

— Это «по-хорошему»?

— Поверь, да, — Ингвар был предельно серьёзен, и я поверил. — И если бы это был кто-то другой, то я бы уже паковал его в мешок и отмывал паркет.

Я непроизвольно посмотрел на пол. Красивый паркет, наборный, с рисунком. Жалко было бы испортить такую прелесть.

— Спасибо, что не, — сказал я искренне.

— Не благодари, это не твоя заслуга. Я тебе немножко должен за то дело, но не так много.

— А чья?

— Моих покойных родителей, наградивших меня кроме дурацкого имени ещё и огроменным шилом в жопе.

Ингвар подмигнул мне и запел со скабрёзными интонациями ярмарочного скомороха: