Совок — 12 - Вадим Агарев

— Это чего вдруг ты служишь Советскому Союзу? — нетерпеливо затеребила мою руку любопытная Эльвира Юрьевна, — Что тебе дед сказал? Колись уже, Корнеев! Или ты забыл, что мне волноваться нельзя? — применила хитрая прокурорша запрещенный, как удар по яйцам, бабский приём.

— Не забыл я ничего, душа моя! — обнял я свой сисястый и жопастый инкубатор, в котором на данный момент вызревает плод наших межведомственных отношений, — Не знаю, понравится тебе это или нет, но совместным приказом МВД и Генпрокуратуры Союза ССР тебя назначили моим куратором по оказанию мне услуг интимного свойства! А по-простому, старшей моей наложницей, Эля, тебя назначили! И заметь, с сохранением звания и оклада денежного содержания!

У Клюйко округлились глаза и приоткрылся рот. Совсем ненадолго.

— Ты дурак, Корнеев? Ведь врёшь же? — на какие-то пару секунд почти повелась на мою провокацию Эльвира.

Я прекрасно понимал, что её и без того расшатанный буйством гормонов разум дополнительно сбил с толку звонок деда. Голос которого она слишком хорошо знала. Равно, как и его чрезвычайные и не всегда соответствующие советским законам полномочия. Но от того, что внезаконные, не менее реальные. И мои ответы Севостьянову она тоже слышала собственными ушами. Слышала и ни на миг не усомнилась в их непререкаемой серьёзности. Ибо не тот это человек, генерал-полковник Севостьянов, с которым мент-младенец из районной зажопины посмеет сколь-нибудь вольно шутить и ёрничать.

Однако и глупой курицей Эльвира Юрьевна тоже ни разу не была. Даже с учетом её злостной беременности и всеми вытекающими из неё издержками. Особенно, в части, касающейся общечеловеческой логики и объективного разума.

— Скотина! Никогда больше не смей меня дурой выставлять! — довольно-таки чувствительно приголубила она меня кулаком по хребту. — Говори, сволочь, что он тебе сказал⁈ Чего это ты вдруг Советскому Союзу служишь, мерзавец?!!

Глава 22

Таиться от носителя своего эксклюзивного и без какого-либо преувеличения, межвременного генофонда я не стал. Какого-то смысла в том просто не было. Всё одно, коль не завтра, так не позднее, чем послезавтра, но Эльвира Юрьевна обо всём и так узнает. Из немногочисленных, но открытых источников. Если уж товарищ Севостьянов в поисках меня позвонил на её домашний номер. Он и разговаривал со мной без иносказаний. А стало быть, если Клюйко его спросит, то разыгрывать перед ней хромого молчуна Рихарда Зорге он тоже не будет. И на все её вопросы касательно моей нескучной судьбы он обязательно ответит. Легко и безо всякого стеснения, ибо незачем ему скрытничать. А это значит, что колоться перед Эльвирой надо самому. Здесь и сейчас. В соответствии с Кодексом молодого советского подкаблучника.

— Орден мне посулили, душа моя! — горделиво приосанился я, свысока поглядывая на свою подругу, — А Советскому Союзу я служу, потому что присягу ему давал!

Глядя на пока еще умеренно округлившуюся фигуру своей добросовестно оплодотворённой женщины, я плотоядно облизнулся.

— Да хрен бы с ним, с этим орденом, любимая! Пошли лучше в койку? — начал я аккуратно теснить Эльвиру Юрьевну в сторону комнаты, где дальнейшее наше общение могло бы быть более доверительным и комфортным. Поскольку там находилась широкая румынская кровать с очень качественным и, опять же, румынским пружинным матрацем. Который, как я уже имел возможность убедиться, при общении с женщинами в разы превосходил отечественные образцы.

— Ты опять придуриваешься? Совсем совесть потерял и издеваешься над беременной? — попыталась упереться Клюйко и остаться на кухне, где уже начинал шуметь закипающий чайник, — Какой еще орден⁈ И за что тебе орден? За какие такие заслуги?

Мне снова стало обидно. Моя любимая женщина, будучи на сносях от меня и уже неоднократно сообщавшая мне, что испытывает ко мне трепетные чувства, вдруг сочла меня недостойным какой-то эмалированной бляхи! Всего-то размером с солдатскую кокарду.

Так и не успев включить взрослые мозги, я не удержался от подросткового хулиганства и социального вандализма по отношению к советской женщине.

— За успешную реализацию особо важного оперативно-технического мероприятия, душа моя! — не выпуская из объятий Эльвиру и дотянувшись до плиты, выключил я конфорку. После чего со значением на лице приглушил голос, добавив в него солидного официоза. С которым в мировых судах моего времени обычно объявляли решения о расторжении брака или присуждали исправработы.

— В установленные товарищем генерал-полковником жесткие сроки я сумел качественно оплодотворить твою яйцеклетку, Эля! За то и награда мне от нашей Родины положена! Боевой орден!

Я заметил, как с ехидным недоверием поджались губы старшего советника юстиции Клюйко. И чтобы стереть эту показавшуюся мне ядовито-насмешливой ухмылку, я уверенно продолжил излагать свою заведомо гнусную инсинуацию.

— Ты только не говори мне, что не в курсе этой целевой госпрограммы по улучшению человеческого материала! — уже строже посмотрел я на свою подругу и продолжил далее, — Человеческого материала, целенаправленно предназначенного для отдельных спецпроектов и секретных нужд государства. И, пожалуйста, Эля, вот только не надо притворяться и делать такое глупое лицо! Мне старик сказал, что ты ознакомлена и везде, где надо, ты расписалась!

По тому, как дико расширились глаза Эльвиры, я понял, что не все мои шутки приемлемы для особо беременных следачек из Генпрокуратуры Союза ССР. Даже если их интеллекта оказалось предостаточно, чтобы досрочно дослужиться до чина старшего советника юстиции. Сиречь, полковника, если судить по кирзовым армейским стандартам.

Я успел подумать, что колоритная и еще незабытая история с противозачаточной «Флореной» никому, кроме Светы из областной прокуратуры, впрок так и не пошла. Ни мне, ни, тем более, начинающей густо багроветь Эльвире Юрьевне.

Объект очередной и уже традиционно неудачной шутки, резко отпихнув мои преисполненные заботой и нежностью руки, обреченно прислонился спиной к стене. И теперь меня снова изучали глаза голодной волчицы, у которой только что вырвали из пасти кусок парного мяса. Волчица еще не решила, как перехватит мне глотку, но она уже деловито примеривается, как ловчее это сделать. Чтобы хрустнуло смачнее и чтобы горячая кровушка из моей ярёмной жилы брызнула шибче, и во все стороны… Н-да, опять незадача! Надо срочно врубать аварийную защиту…

— Извини, Эля, но ты самая обыкновенная баба-дура и ты сама меня спровоцировала! — вовремя сообразив, что не стоит затягивать с покаянием, начал виниться я. За свой искромётный, но всё же провинциальный и к тому же наскрозь милицейский юмор, — Упомянутый