Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

– Бежим, – кричу я.

С колотящимся сердцем я бегу по проходу между горами обломков – до боли в ногах и легких. Едва не падаю, когда оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть, далеко ли птицы, но удерживаюсь на ногах и останавливаюсь.

Они исчезли.

– Чуть не огребли, – говорю я Диего, хватая ртом воздух. Не то чтобы я его видела – благодаря кольцу. Но сейчас, в тишине, я понимаю, что больше не слышу его шагов и дыхания, как раньше.

– Диего! – негромко зову я, и потом еще раз, когда он не отвечает.

Может, он меня обогнал.

– Отлично, – бормочу я. Теперь я осталась одна.

Минуточку. С каких это пор мне стали нужны другие люди, чтобы справиться со всякой хренью?

Металл вокруг меня начинает скрежетать: еще больше стимфалийских птиц стремятся выбраться из обломков.

Только не мои флаги. Не сегодня. Заставляя ноги двигаться, я бегу между груд мусора. Но вспышка зеленого цвета одежды и рыжих волос привлекает мое внимание, и я сдаю назад, краем глаза следя за птицами, которые пока меня не заметили.

Я нахожу Нив, свернувшуюся калачиком возле груды разбитых машин.

Она сидит на земле, прижав колени к груди, и раскачивается, всхлипывая от боли и бормоча одно и то же снова и снова:

– Нора умрет, если я не выиграю. Умрет. Умрет.

У меня, скорее всего, остались секунды, прежде чем птицы выследят меня. Я пытаюсь взять Нив за плечи, но она кричит и вырывается. У нее нет флага Силы, а значит, она тонет в боли, как я – в страхе. Вот только она свою боль не контролирует. Может, потому, что у нее также не хватает флага Разума… Смятение и боль.

Услышав птицу, вырывающуюся из металла неподалеку от нас, Нив кричит:

– Птицы! Птицы!

Потом начинает уползать через тоннель в мусоре.

– Надо прятаться, – бормочет она.

Я хмурюсь, когда она скрывается из виду. Мне остаться? Или бросить ее и бежать, ведь я уже потеряла время?

– Сука. – Я падаю на колени, чтобы последовать за ней.

И в этот момент одна из птиц срывает флаг Силы с моей руки.

Боль – как будто кто-то поднес паяльную лампу к каждому нерву в моем теле – проносится через меня, и я кричу в голос. Но мои мозги все еще при мне, и, пусть каждое движение превратилось в мучительную пытку, я заставляю себя ползти за Нив.

Страх велит мне сдаться. Просто лечь здесь и умереть от боли, раздирающей меня на части.

Я лезу все глубже, заставляя руки и ноги двигаться, и не останавливаюсь, пока не нахожу Нив. Она скорчилась в металлическом мусорном баке, лежащем на боку, она снова раскачивается и бормочет про Нору, кем бы та ни была. По лицу Нив катятся слезы.

Я вползаю внутрь и лежу очень, очень тихо. Если не двигаться, боль не так уж и сильна. Но птицы продолжают скрежетать снаружи, и страх растет, вспухая во мне вместе с роем сомнений. Что, если мы обе застряли здесь – в боли, страхе и смятении? Что, если птицы не дадут нам уйти? Что, если я не смогу выбраться, не говоря о нас обеих?

В любую секунду я тоже могу начать раскачиваться и бормотать. Я закрываю глаза и начинаю мурлыкать под нос, сосредоточившись на одном образе.

Аид.

Так же внезапно, как и начался, металлический скрежет снаружи стихает, и я приоткрываю один глаз. Что, птицы из кошмарного апокалипсиса убрались?

Каждый нерв воет, чтобы я остановилась, но я умудряюсь развернуться и начинаю ползти, постанывая от каждого движения. Нив хватает меня за щиколотку. Я немедленно ору, и у меня уходят все силы на то, чтобы меня не стошнило. Нив с шипением отшатывается, тряся ладонью. Да. Прикосновения для нас болезненны просто пипец как.

– Еще рано, – шепчет Нив.

Она пытается пробиться через смятение?

Я жду. Но Нив сидит тихо.

– Готова? – шепчу я.

Она моргает, глядя на меня так, будто забыла, что я здесь, и понятия не имеет, о чем я говорю.

– Можешь следовать за мной? – спрашиваю я.

Снова моргание, и, возможно, Дух соперничества, дарованный ей Аресом, вступает в силу, поскольку голубые глаза Нив на секунду проясняются, и она кивает.

И мы ползем.

Когда мы возвращаемся в проход, я заставляю себя встать, хотя все тело трясет от этого усилия.

– Не дай себя увидеть, – отрывисто говорит Нив.

С глубоким вздохом она резко выпрямляет в стороны сжатые в кулаки руки, и броня – яркая бронза, усеянная звездами, – накрывает ей грудь, плечи и все тело до бедер. Прочные наручи и поножи сияют серебром. Нив кричит – скорее всего, от прикосновения к коже, – но, несмотря на это, начинает движение.

Я иду за ней.

Мы не бежим (я все равно не уверена, что была бы способна на это), но идем осторожно, держась ближе к грудам и кучам, прячась в тенях и щелях. Я зажимаю рот ладонью, чтобы не начать напевать и в целом быть тише: после того, как я второй раз всхлипнула от боли, Нив повернулась и гневно посмотрела на меня. Она не просто так стала одним из поборников Силы, это уж точно.

Наконец я вижу его.

Конец прохода.

Он открывается в поле с высокой бурой травой, которая наверняка будет выше моей макушки.

Что дальше?

Позади нас раздается ужасающее металлическое карканье птиц, и мое сердце пытается взорваться. Теперь выбора нет.

– Бежим!

С криком, идущим из глубин, полным чистой решимости, Нив бросается вперед. Проклятье, эта длинноногая женщина очень быстрая, даже когда ей больно. Мне за ней не угнаться. Она врезается в траву и пропадает.

Она меня бросила.

Она бросила меня здесь умирать. Как и все остальные. Все меня бросают.

Страх цепляется за ноги и замедляет меня, пытается остановить. Но металлического шума за моей спиной хватает, чтобы заставить тот же самый страх гнать меня вперед, и я бегу в траву. Мне больно. Стебли трутся о мою кожу, и такое чувство, будто меня снова и снова режут бритвами.

Мне приходится остановиться перевести дыхание от боли, только чтобы увидеть, как, будто в замедленной съемке из фильма ужасов, из травы протягивается рука и прежде, чем я успеваю подумать, что надо достать топор и защищаться, срывает у меня с головы флаг Разума.

И в ту же секунду к страху и боли присоединяется смятение – как густой туман.

На секунду я теряюсь. Как будто нечто закинуло меня в середину кошмарного сна, и я не представляю почему, а все вокруг смешивается в головокружительном падении.

Я зажимаю ладонями уши, что только усиливает мою боль, приседаю и испускаю крик, способный разбудить мертвецов. И тут же неподалеку раздается ответный рык, и я зажимаю себе рот. Второй рык заставляет траву склониться под дымным ветром.

И на меня обрушивается паника.

Трава такая высокая, что заслоняет мне обзор, но я все равно вижу пурпурно-черные крылья, вздымающиеся и опадающие недалеко от меня. Страх, представьте себе, пробивает брешь в смятении, развеивая его, как солнце отгоняет туман.

Дракон.

Мне придется убегать от дракона.

60

Смерть позади и впереди

Драконы – это огонь, а огонь в поле с высокой мертвой травой – это смертельная ловушка.

Где-то рядом снова кричит Нив, потом проносится мимо вспышкой цвета, прокладывая путь через поле, а у нее в кильватере я вижу их. Тех, чьи руки сорвали мой флаг Разума.

Леймакиды. Нимфы лугов.

Они не пытаются навредить, просто хотят забрать флаги. Они танцуют, мелькают и сами исчезают в высокой траве.

Когда я вытаскиваю топор, в мои мысли снова заползает смятение, голова плывет.

А потом сверху низвергается огонь.

Порыв жара настолько невыносим, что я падаю на живот и накрываю голову руками. Такое ощущение, что одежда на моей спине спалена. Меня раздирает боль, и я так трясусь, что у меня стучат зубы, несмотря на жар. Сердце колотится так сильно, что я слышу, как в висках стучит кровь. Наверняка это конец.

За мной раздается звук, который невозможно