Знаменосец забытого бога - Юрий Ра

Всё проходит, прошло и время поездки. А там родители на вокзале, суматоха и толчея, ахи-вздохи, оказывается, по мамам-папам соскучились даже суровые разведчики. Тимур слинял как опытный диверсант, погромыхивая своим чёрным чемоданом на колесиках. И нет, его никто на Павелецком вокзале не встречал. Рабочий день, вокруг Москва, Тимур ощущал себя почти дома. Кстати, окружающий его город выглядел совсем по-доолимпиадному, и машин на улицах больше, и толкотни какой-то, люда приезжего. В окрестностях вокзала это ощущалось особенно сильно. Наверняка и в магазинах опять то же уныние без ананасов в собственном соку.

Тимура пробило на поэтические образы, он подумал, что Олимпийская Москва в полночь ожидаемо превратилась в тыкву. Нет, это не плохо, это нормально, когда по огороду бегают не кони привередливые, а мыши, и возле сарая на карета желтее, увязнув колесами в черноземе, а эта самая тыква. В деревне такое транспортное средство не поюзаешь, зато транспортный налог не забудь отдай.

Дома лежала записка от мамы с указанием, что надо сделать в первую очередь. Вглядываясь в ровные строки, написанные женской рукой, Тимур разрывался, пытаясь совместить два в одном: немедленно покушать и сразу позвонить маме на работу. Победила коммуникация, он позвонил маме на работу, рассказал, что не выпал из поезда, его не побили хулиганы в тамбуре, в Москве не забрал дядя-милиционер, а поезд метро не проглотил тушку любимого ребенка, не утащил в своё логово. «Короче, всё хорошо! Да, мама, дождусь вас дома и никуда не пропаду!» — как взрослый мужчина, Тимур понимал волнения женщины, гражданка Чиркова впервые в жизни оказалась лишена своего сына-кровиночки аж на сорок дней.

Папе Тимур тоже позвонил, успокоил, или попытался это сделать. Голос у отца был слегка напряженный, словно там, на дальнем конце провода идет некий важный эксперимент. Или словно он боится встречи с сыном. Ладно, не боится — опасается слегка и даже подумывает сбежать в какую-нибудь Сибирь по убедительному поводу. Тимур даже мог предположить, какова причина этой напряженности, только её уровень замерить не мог, не имелось инструмента.

Вечером ситуация вскрылась подобно нарыву, без крови и гноя обошлось, но боль была, лицо Чиркова-старшего кривилось. Однако он терпел и даже не закричал. Более того, хирургическое вмешательство в папину жизнь случилось не сразу по пришествию его домой, а после веселого семейного ужина, где родители выступали одновременно в роли интервьюеров и восторженных слушателей. То рассказы Тимура о том, как лихо он командовал отрядом разведчиков, получили все положенные ахи-вздохи, неверящие покачивания головой, мамины всплески рук, папины хмыканья.

Когда обязательная программа была отыграна полностью, папа пошёл курить на балкон:

— Семья, я на балкон курить. Тимур, то со мной?

— Тимка, ты куришь⁈ — Мама была готова ко всему после того, как её ребенок привёз из лагеря первую настоящую заработанную им получку.

— Нет, конечно! Просто постоим, потреплемся по-мужски. А то папе скучно одному дымить.

— Мало мне было одной прокуренной шевелюры, ты и мальчишку провоняешь своим дымом!

— Обещаю, дорогая, я буду в сторону дымить.

— Ладно, идите уже, мужчины, раз такая ваша натура.

На балконе никто не дерется, а с учетом демократии и плюрализма в семье Чирковых Тимур не боялся за свою жизнь. За нервы, между прочим, тоже. Трудно напугать человека, не просто побывавшего за кромкой, а осознавшего этот факт прямо там, пообщавшегося с потусторонними силами, а потом чудом вернувшегося обратно. Первые три минуты отец имитировал курение. Зажег, затянулся, посмотрел — погасло. Зажег, забыл затянуться — погасло. Забычковал, достал новую, повертел в пальцах, зажёг не с того конца, выкинул.

— Пап, что случилось-то?

— А ты не слышал?

— Да ну, мы там как на необитаемом острове жили. По радио только марши, телевизор один у начальника, но неисправный, газеты только старые.

— Высоцкий умер.

— Ну умер и умер, что такого. Он давно умер. Ой.

— То-то и оно, что ой. Погоди, как это «давно умер»?

— Я в том смысле, что давно об этом узнал, для меня этот факт уже перешел в разряд случившихся и осмысленных событий.

— Заранее то есть? — Папа перестал терзать пачку и убрал её в карман. Почти в карман, она проскользила по ткани и упала на доски.

— Да. Как за задачей на время и скорость. Из пункта А вышел кто-то навстречу кому-то. Через сколько часов они встретятся? И у грамотно сформулированной задачка дополнительное условие в конце «если будут двигаться равномерно и прямолинейно». Так вот, ты задачку решил и тебе уже плевать, зачем они встретятся, кто кому навалял. Для тебя задача уже решена, пешеход как бы уже встретил велосипедиста. Понимаешь?

— То есть, для тебя факт твоего «типа знания» был достаточен, чтоб принять прогноз события как факт?

— Ну да. только это не прогноз.

— А что, предвидение, яснохреновина? Как не назови, одна суть — мракобесие.

— Нет. Я знаю, как происходят события в той линии времени, по которой мы сейчас плывём. И если никуда не сворачивать, то я примерно понимаю, мимо каких сёл или городов мы будем плыть.

— А куда мы можем свернуть? — Отец отвлекся от мистической стороны вопроса, погрузившись в теорию множественности миров и вариативности событий.

— Если произойдет событие, не происходившее в той реальности, которую мне показали, — Тимур продолжал держаться за фантастическую версию всезнания, — то события потекут по другому руслу.

— И мы не поплывём мимо города?

— Или поплывём, но в другой протоке. Как по обводному каналу на Москве-реке.

— Теория забавная. Да.

— Да, теория. А смерть Высоцкого — факт. О он тебя напрягает, да? Пап, просто прими как данность, что мир непознаваем полностью, что всегда будет необъяснимое.

— Ну да! А мой сын не свихнувшийся на эзотерике и научно-фантастических книжках подросток, а… а кто? Ты же, если я ничего не путаю, с богами на равных общался. Так кто ты у нас? Избранник богов, мессия, пророк?

— С последнего пункта: в пророки или я оказался негоден, или бог в них не нуждается. Насчет «на равных»: моё слово нам было последнее, моё мнение даже к сведению не принималось. И во-первых, технически бог там был один. Вторая божественная сущность до полноценного бога не дотягивала. Её Кайрос называл дриадой. Я даже не скажу, это имя, класс сущности или обзывательство завуалированное. Как бревно, но