Брелок желаний - Георгий Александрович Егоров

— Привет, — раздался голос за спиной.

— Привет, — ответил я охраннику.

— Ты один?

Я для вида посмотрел по сторонам и пожал плечами:

— Как видишь.

Он начал с привычной заготовки про «мужчину в номере, готового на всё». Я уже почти выпал из роли, когда в ухо прошипел Григорий:

— Не переигрывай, Станиславский.

Охранник предложил назвать цену. Не раздумывая, я выдал:

— Пять биткоинов.

— Вот жучара, — проворчал Григорий. — Ты вообще в курсе, сколько сейчас биткоин стоит?

— Без проблем, — сказал охранник и попросил скинуть адрес кошелька.

— А чё так мало попросил? Вот ты еврей, Смирнов. Просил бы больше, — не унимался кот.

Позже, в машине, охранник налил мне виски со льдом. Мы катили в отель, а кот продолжал гундеть:

— Не, ну вы посмотрите на него! Боб, ты знаешь курс биткоина?

— Знаю. Больше восьми миллионов.

— Вот! А этот Смоленский задрот только что поднял сорок миллионов! Ну не еврей ли он? Смирнов, ты точно Смирнов? Может, ты Мотя Смирницкий?

— Гриша, успокойся, — сказала Пайка. — Матвею сейчас нельзя смеяться. Ты его хочешь спровоцировать, чтоб он заржал?

— Гриш, у тебя в лапах брелок желаний. Намути себе тысячу биткоинов.

— Не то. Тут важен сам момент. Он не просто операцию не завалил — он на ней подзаработал. Я поражён. В Смоленске за это дают медаль и квартиру.

— Так, я уже на этаже, — сказал Боб. — Всё готово.

— А еврей Смирнов уже подъезжает, — хихикнул Григорий. — Бобик, не спеши его спасать. Пусть Козинский хотя бы штанишки приспустит. За сорок-то миллионов — надо отработать.

— Фу, Гриша. Что ты несёшь? — фыркнула Пайка.

Я сидел, пил виски и с трудом сдерживался, чтобы не заржать вслух. Реплики кота были мощнее моего алкоголя.

Наконец мы прибыли. У входа в номер охрана обшарила меня тщательней, чем налоговая предпринимателя, и, убедившись в «чистоте», впустила.

Внутри было тихо. Так тихо, что я почти услышал, как испаряется мой страх. Ну, точнее — коктейльный адреналин с примесью похмелья. Местечко выглядело дорого: лампы по цене квартир, запах — дорогих духов и грязных денег. Тех, что уже отмывали — минимум дважды.

У окна, в халате цвета шампанского, сидел Кароль Козинский. Второе лицо Польши. А может и уже труп.

— Милош? — спросил он.

— Можешь звать меня Мимозой, если хочешь, — ответил я, с трудом выдав улыбку. Челюсть жила отдельно. Ей явно не нравился Кароль.

Он кивнул на кресло. Я сел. Сердце отбивало чечётку. Григорий молчал — подозреваю, жрал.

Кароль налил мне ещё виски. Без тостов. Без чоканья. Без пафоса.

— Что скажешь?

— Свет тут красивый, — буркнул я. — И пахнет, как в бутике для миллионеров с кожными проблемами.

Он хмыкнул. То ли оценил, то ли решил, что я идиот. Кто его знает, этих политиков.

— А ты забавный, — сказал он, подходя ближе.

Под халатом — почти ничего. Только цепочка. И на ней — брелок.

Тот самый.

Григорий ожил в ухе:

— Вижу. Брелок на шее, активен. Если дёрнется — может сработать.

— И что, он телепортнётся?

— Брелок так не работает. Но чёрт его знает. Может, просто обделается. Он как курс рубля — непредсказуем.

Кароль сел на край кровати. Пил, смотрел, ждал.

— Задумался, Милош?

— Думаю, почему ты всё ещё второй человек в Польше. У тебя лицо первого.

Он рассмеялся. Попал я в точку. Эго — кнопка, которую всегда приятно нажимать.

— Разбираешься в политике?

— В людях разбираюсь. А политики — это те же люди. Только дороже.

Григорий прошипел:

— Ой и подлизываешь ты ему! Больше сиропа, чем в твоём коктейле.

— К брелоку дёргается, — сказал Боб. — Готовится загадать желание.

— Дай команду, — прошипел я сквозь зубы, продолжая улыбаться Каролю.

— Три... два...

Кароль открыл рот...

— Опа. Готово. Брелок заглушен.

— Григорий сработал. Наш кот — чародей. Почти Дамблдор. Только с акцентом из Смоленска, — вставила Пайка.

не стал тянуть. Вскочил — и всё вокруг сжалось до одного движения. До дыхания. До Кароля.

Он даже не успел спросить, кто я. Потому что я уже был рядом.

Сначала — жёсткий захват за шею, рывком вниз, вбиваю коленом в грудину, он теряет равновесие. Удар локтем — в висок. Второй — в гортань. Его дыхание превращается в кашель. Он хватается за воздух, а я — за его запястье, выкручиваю, разворачиваю корпус, и сбрасываю его на пол одним движением бедра.

Контроль. Он лежит. Он хрипит. Я опускаюсь рядом и делаю то, что Боб называл «финальным нажатием»: двумя пальцами — точно в артерию, с нужной силой. Сердце у Кароля замолкает, как будто обиделось.

Тишина. Только глаза — как у человека, которому отменили президентство и выдали повестку в чистилище.

— Объект не дышит. «Брелок у меня», — сказал я, вытирая ладонь о его лацкан.

— Выходи. Маршрут чист, — отозвался Боб. — Пожарная лестница. Я под окнами.

— Великолепно, дорогой Сми́рницкий, — пробормотал в наушнике Григорий. — Ты бы видел его рожу. Театр абсурда. Только в этом театре билеты — посмертные.

— Смирнов, — поправил я, открывая окно.

— Неважно. После такого — можешь быть хоть Нострадамус.

Я перелез через подоконник, скользнул по лестнице вниз. Ночь приняла меня, как своего. Ветер пах свободой и дешёвыми сигаретами, которыми Кароль травил подчинённых.

Польша осталась позади. С её флагами, амбициями и трупом в номере «люкс». Страна колебалась позади нас, как пятно на простыне: и убрать жалко, и оставлять опасно.

— Пайка, ты где?

— Я уже ушла. По легенде — блондинка, актриса, гражданка Швеции. У меня грудь третьего размера и документы, которые даже Папа Римский не отличит от настоящих. А у тебя?

— У меня... кот и плохое предчувствие.

— Боб?

— Уже рядом. Иду к вам. Только не спотыкайся — тут внизу кусты и дохлый голубь.

Григорий фыркнул:

— Вот вам и демократия. Один прыжок — и второе лицо государства превращается в пятое место истории. Похоронное бюро, номер два: скидка на диктаторов.

Мы пошли через двор. Тихо. Слаженно. Как будто репетировали этот выход. Ни спешки, ни паники. Только улицы, пахнущие дождём и уставшими выборами.

Но, как это обычно бывает, в какой-то