Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс

Ознакомительный фрагментсловно растворилась в воздухе. Чтобы держать себя в руках, я принялась считать вдохи и выдохи. Скоро зазвонит колокол, но уже не в знак предупреждения: на этот раз он обозначит начало комендантского часа.

На площадке выше засверкало что-то зеленое. Свет фонаря отражался от книги заклинаний или зеленой стеклянной чернильницы. Что бы это ни было, меня это встревожило. Я часто заморгала и прикрыла фонарь рукой, чтобы затемнить его. Но рука у меня дрогнула, и свет погас. Библиотека погрузилась во тьму. Она была настолько непроницаемой, что это действовало мне на нервы.

Наверху разбилось стекло. Я выронила фонарь.

Элла задыхалась.

Сердце у меня заколотилось так сильно, что мне стало плохо.

Присев, я лихорадочно пошарила руками по полу в поисках фонаря. Без света мне не добраться до лестницы, а мне нужно попасть к Элле. Пальцы нащупывали лишь пустоту. От этого хотелось кричать.

Я крепко зажмурилась и сделала вдох. «Понюхай розу, – говорила мне мама, когда паника начинала сжимать в тисках. – А теперь выдохни». Я выдохнула и щелкнула пальцами. Под ногами засиял фонарь, озарив теплым светом трещину на стекле и Эллу.

Она стояла внизу лестницы и смотрела прямо на меня… сквозь меня. Остекленевшие глаза широко распахнулись, а губы слегка приоткрыты.

Она молча протянула мне руку. Я схватила ее и потащила за собой.

Я была слишком напугана, чтобы заговорить с ней. А вдруг Элла не ответит? Я прочитала слишком много сказок о монстрах в облике друзей и слишком часто видела, как Золоченые похищали моих близких. Я не могу потерять еще и Эллу. Только не так.

Всю дорогу до первого этажа Элла молчала. Она не проронила ни слова, пока я вешала фонарь на крючок и тянула ее за дверь. Элла ее заперла и положила ключ в карман. Держась за руки, мы на цыпочках пробирались от тени к тени, а когда услышали голоса в коридоре, ведущем к казарме, укрылись в одной из ниш. Пальцы у Эллы были ледяные, но хотя бы начали дрожать. Даже такой признак жизни стал для меня облегчением.

Элла покачала головой с неизменным выражением лица. Ее пальцы по-прежнему дрожали.

– И далеко ты зашла?

Вместо ответа она просто посмотрела на меня. Взгляд постепенно фокусировался, но был слегка отстраненным, так что я ничего не могла понять.

Меня снедала тревога.

– Расскажешь мне обо всем завтра, Изабелла Олбрайт.

Бабушка называла ее полное имя, когда сердилась. Это ее напугало, и наконец, наконец-то Элла откликнулась. Между нахмуренных бровей пролегла борозда.

– Не буду, – грубо ответила она. – Не могу. Это сильнее меня.

Это я поняла примерно тогда, когда погас свет. Но этим вечером мне не хотелось слишком давить на нее, такую бледную. Я тихонько подтолкнула ее локтем.

– Ты обещала открыть мне секрет, но пока что рассказала лишь о том, что тайком с кем-то встречаешься. Завтра расскажешь мне, кто это и как вы познакомились в этом богом забытом месте. А заодно и о том, что ты будешь делать, когда бабушка обо всем узнает.

– Договорились, – ответила Элла. Она повернулась и уже было отправилась к себе в комнату, но вдруг остановилась. Я ни разу не видела ее такой серьезной. – Мне так жаль, Пен. Зря ты сегодня со мной пошла.

– Элс, что стряслось? – спросила я сжавшимся от волнения голосом.

– Ничего, – тихо сказала она в ответ. – Все в порядке. Все будет хорошо.

Она легонько поцеловала меня в щеку, а затем ушла, закрыв за собой дверь, и оставила меня в холле одну и в полной растерянности.

Элла играла с огнем. Влюбляться странницам по Смерти запрещено. Если бы нашим возлюбленным грозила смерть, у нас могло бы возникнуть искушение вмешаться в ее планы. Неизменным напоминанием о нашем долге по защите завесы между Жизнью и Смертью служили татуировки в виде бражника мертвая голова на плече. Нам говорили, это знак почета, символ нашей мнимой свободы. Когда мне было четырнадцать, я сказала, что все это чушь собачья, и получила от бабушки подзатыльник. Уж лучше татуировка и клятва, чем стать Золоченой, как все остальные ведьмы с серебряными глазами. Мы последний ковен странниц по Смерти – последние терновые ведьмы со свободной волей, хоть мы ею и не распоряжаемся.

Это место – тюрьма, но даже предполагать такое наказуемо. Мы – «почетные гости». Уйти мы не можем. Но я все равно мечтала о зеленых лугах и голубом небе, о пикниках на солнышке и об украденных мгновениях в сумрачном лесу, который сверкал светлячками. Я тосковала по дому, по тому, каким я до сих пор его помнила. По нашей деревне на краю леса и звенящему ручью, который вился посреди нее.

Теперь там не осталось ничего, кроме золы и пепла. Лес превратился в пустыню. Наш ковен стал личной стражей Смотрителя перед лицом Смерти. Мы охраняем его от разгневанных душ, которые сопротивляются притяжению Предела на линии жизни, и устраняем любой ущерб, какой они только способны причинить.

Такова правда о том, как мы здесь очутились и почему не были позолочены, как другие ковены ведьм, ходивших по Смерти, когда нас окружили и привели сюда. У каждого есть линия жизни – невидимая нить, которая тянется из груди. Она пронизывает Жизнь и ведет к Смерти, за последний ее Предел. И так у всех, кроме Смотрителя. Его линия привязана к завесе. Он подпитывает завесу своей жизненной силой. Если он умрет, завеса превратится в стену, которую не сможет преодолеть ни одна душа. Живым будет никак не умереть. Их души освободятся от тел и обернутся туманными призраками. Мертвые поглотят жизнь.

Ответственность за завесу была долгом Смотрителя. Но он был ранен, и его здоровье пошатнулось. Так что теперь каждую ночь мы платили за его просчет, сжигая по одной ведьме из нашего ковена. Магия бабушки сохраняла ему жизнь. Терновый ковен стал его щитом.

Верховный Смотритель – наш дар народу Холстетта. Бессмертный тиран, которому нельзя погибнуть.

Глава 2

На следующее утро холод отчетливо ощущался даже на солнце. За окном все затянула не по сезону морозная дымка. Еще не рассвело, а я уже выбралась из теплой постели и наспех оделась. Когда я непослушными пальцами заплетала волосы, раздался легкий стук в дверь.

Не успела я ответить, как в мою комнату просунула голову Мила. Меня охватило смешанное чувство досады из-за вторжения и облегчения от того, что сестра вернулась из Смерти целой и невредимой. Я