Говорящие памятники. Книга II. Проклятие - Филимон Иванович Сергеев

– Почту за честь, – сухо сказал Гиппократ.

– Врач-философ; ведь нет большой разницы между мудростью и медициной. Ваши слова, странствующий целитель?

– Да. Оно так и есть. Человек – не просто животное, постигающее земную юдоль. Его разум сознательно связан с космосом. Он такой же бесконечно озарённый, постигающий в движении всё на свете, как и космос, как Вселенная. Только философ может отважиться на такое постижение. Врач помогает ему понять этот странный очаровательный мир, и без философии здесь невозможно.

– Тогда скажите мне, философ, почему технический прогресс кое-как шевелится, а псевдонравственность, изощрённая проституция, аморальное поведение растут с большой скоростью, и рожать скоро будет опасно.

– Вы что, за этим позвали меня? – нахмурился Гиппократ.

– Нет, нет, уважаемый философ. Этот вопрос волнует меня лично, потому что я собираюсь жениться. Хватит разбойничать и целовать сексуалок! Можете не отвечать!

– Нет, я отвечу, хотя бы в порядке уважения к Вам. Не Господь подарил мне вторую жизнь, а Вы – великий мастер преобразования человеческой души. Благодаря Вам, я готовлю ещё один труд. Вероятно, он будет называться «Влияние строительного камня и цветных металлов на разум говорящих памятников». Но запомните, мастер, древнюю истину: «Сколько звёзд на небе, столько обманов таит женское сердце». Любовь может переродить человека, но сосчитать звёзды она не в силах. А теперь к делу. Что произошло с классиком до припадка?

– Я ему рассказал, что в Берлине, в кафе по международным связям, собирается Бессмертный полк миллионеров. А напротив, в этом же здании и в этот же день, съезжаются сексуалки со всего мира. У них форум под названием «Секс – бессмертен». Лев Николаевич загрустил, задумался и начал высказываться про городских грешников и переодетых чертей. А ведь сначала жениться советовал, чтобы многожёнство и флирт акробатическо-постельный прекратить. Сволочкову в пример ставил. Стихи читал:

Пока тяга есть и зверь бежит,

Глухарь к кополе спешит.

А потом олигарх с грустью посмотрел на беспомощного классика

Памятник сидел за широким столом, опустив голову, и обеими руками прижимал её к поверхности стола.

– Вес говорящего изваяния? – поинтересовался врач.

– Полтонны… и говорить ему… всего-навсего до нового затмения Солнца.

– Негусто, – сказал Гиппократ. – А мне сколько осталось? Простите, мастер, за любопытство.

– Вы из павильона дорогих металлов?

– Да, да, не цветных, а именно дорогих, ценных. Доступ к нам только по электронике.

– У Вас особый режим. Надо смотреть таблицу. По-моему, ещё лет пять. Что будем делать с памятником писателю?

– Лечить. Чего не излечивает лекарство, излечивает железо. А чего железо не излечивает, излечивает огонь. А чего огонь не излечивает, то должно считаться неизлечимым.

Мардахай Абрамович глянул на камин и вспомнил про железную кувалду.

– Какое у тебя лекарство от припадка? Не кувалда ли железная?

– Погодите, мастер, – наступила неловкая пауза. – Что сначала было на свете? Ну, ну…

– Мне сейчас не до этого… беда за бедой…

– Слово…

– Да, да, слово… слова, слова…

– С них и начнём. Вы же изобретатель изысканных слов…

– Да, да, но я не мастер слов. Я работаю с памятниками.

– Вы – поэт. Об этом мне Михаил Васильевич Ломоносов сообщил во время процедуры. Не прибедняйтесь. Давайте словом попробуем лечить, добрым, приятным словом, а потом видно будет, каким лекарством пользоваться.

Хозяин растерялся ещё больше.

– Но я не писатель, уважаемый Гиппократ. Я не прибедняюсь. Так, для души соединяю мысли и слова… Как поэт. Я не мастер. Меня вдохновили памятники, и я научил их говорить. Но я не профессионал в построении слов.

– Вы думаете, я профессионал? Да, я не спорю – лечит болезни врач, но излечивает природа.

– А клятву Гиппократа кто придумал?

– Не смешите, Мардахай Абрамович! Клятву я перевёл на греческий язык, странствуя по Египту как бродячий актёр-врач. Она помогает мне нести службу.

Хозяин ещё больше растерялся.

– Ищите подходящие слова, уважаемый, не ленитесь, – твёрдо сказал Гиппократ и, встав, предложил Мардахаю Абрамовичу присесть рядом с классиком.

Сволочкова делала вокруг стола, за которым сидел обморочный Лев Николаевич, неторопливые круги, предлагая крепкий индийский чай со сливками.

Миллиардер вспотел. Он робко подсел к писателю, задумался, вероятно подыскивая подходящие слова, но слов не находилось, и он кусал губы, чесал затылок: «Зачем я рассказал злую историю про бессмертный полк миллионеров и про этот маразматический форум дам с громким названием “Секс бессмертен”. Получилось, что блудники – бессмертные морфинисты» – размышлял он. – Ерунда какая-то получилась».

Между тем бронзовый Лев Николаевич Толстой с невнятного шёпота перешёл на затяжной храп и руки с головы убрал, переместив их под голову. В спальне стало тихо, но храп был очень громким и непредсказуемым. Он в любую секунду мог оборваться.

– Лев Николаевич, это я, Мардахай Абрамович! Вы слышите меня? Это я, Мардахай… – робко начал шептать хозяин прямо в уши писателю. Пальцы рук классика зашевелились, скользнули по столу и коснулись стоявшей на краю стола стеклянной пепельницы.

– Блудники, морфинисты, курильщики, – он вдруг что есть мочи стиснул пепельницу, она хрустнула, и окурки полетели во все стороны. Как только писатель приподнял голову и глянул по сторонам, Мардахай тут же что-то вспомнил:

Мир соткан, соткан из любви

И потому неувядаем —

сразу завопил он нечеловеческим голосом.

Любовь есть в Солнце и в крови,

В дыханье звёзд и в розах мая,

Везде полёт её души, которая, как мир, нетленна,

И потому её богема плюёт на злата барыши.

Бронзовый Лев Николаевич неожиданно прислушался к стихам.

Ей всё равно, какая власть, какая вера, жизнь какая,

– продолжал декламировать вспотевший олигарх.

Любовь не может низко пасть,

Любовь падения не знает.

– Лев Николаевич, что с Вами?

– Я… я… я приустал немного, мне больно внутри, что-то словно оборвалось. Но стихи твои прекрасны. А дальше помнишь?

Любовь идёт повсюду в бой,

Через проклятья и усмешки,

И всюду ищет путь святой

Необъяснимый, поднебесный.

– Браво, Мардахай Абрамович! Что-то стряслось со мной, и я уснул, а теперь, видишь, проснулся. Любовь наверняка существует и нам без неё никак. А эти сексуалки-вертихвостки в модных джерси и в дымчатых локонах пусть зарубят себе на одном месте, что без любви мы никто и никуда. Я против секса! Я за любовь.

Мардахай Абрамович и Анюта Сволочкова внимательно слушали классика, не пропуская ни одного звука. Они хорошо знали, что такое сексомоторное