Мёртвые души. Книга 1 и 2 - Евгений Аверьянов

Потом — капля.

Одна, прямо на щёку.

Вторая — на шею.

Третья — по лбу.

Я зажмурился.

— Чёртовы миражи… — прохрипел, не открывая рта.

Но кожа оживала. Ощущала.

Капли были реальными.

Дождь.

Сначала ленивый, неуверенный. Потом — гуще, плотнее. Словно небо расплакалось.

Я открыл рот. Поймал первую струю языком. Солоноватая, с пылью — но настоящая.

И я пил. Глотал, захлёбывался, кашлял, снова пил.

Ладони впились в мокрую землю.

Грязь потекла между пальцев. Я зацепился за неё, как за жизнь.

Мокрая трава. Хлюпанье. Пар, поднимающийся от раскалённой земли. Всё ожило. Всё стало настоящим.

Я поднял голову.

Небо было серым.

Сумрачным, сердитым, но таким родным.

Словно мир передумал меня хоронить.

Я выдохнул — судорожно, с хрипом.

Я ещё жив.

И, чёрт возьми, раз дождь пришёл в самый момент, когда всё уже было кончено… может, я ещё кому-то нужен.

Ливень утихал. Он не закончился — просто стал тише, осторожнее, как будто и сам не верил, что так вовремя вмешался. Я брёл вперёд, цепляясь взглядом за каждый куст, каждую тень. Сапоги чавкали по грязи — будто шагал не я, а кто-то за меня.

И тут — следы.

Разворошенная трава, затоптанная земля. Очертания квадратов на почве, где стояли ящики или, может, коробки. Поваленный бурелом, ветки сложены в кострище.

Пепел — совсем свежий. Даже дождь не до конца его смыл.

Я застыл.

Кто-то был здесь. И недавно.

Осторожно подошёл ближе. На брезенте, натянутом между деревьями, ещё висели капли дождя. Под навесом — остатки еды, аккуратно сложенные, будто кто-то ушёл ненадолго, не ожидая, что вернётся нескоро… или не вернётся вовсе.

Пустая кружка. Обгорелая кружка. Сухой фрукт — неразмокший, не тронутый ни зверьём, ни мухами.

Я поднял его. Манго? Или нечто похожее. Жёлтая мякоть, в которой застряли мои дрожащие пальцы.

Сладкий, сочный. Глотая его, я едва не расплакался. Настолько вкусной еда никогда не была. Даже чёрствый батон в армии не вызывал такой благодарности.

Рядом, под сложенным куском ткани, я нашёл нож.

Простой, с деревянной ручкой и чуть потрескавшимся лезвием. Ржавчина на сгибе, но всё ещё острый.

Я сжал его в руке.

Это не меч. Не ружьё. Не бронежилет.

Но это что-то.

Что-то, что можно держать. Что может защитить… или хотя бы дать видимость защиты.

Я сел у кострища.

Пока не было ни звуков, ни голосов, ни следов погони. Но и тишина здесь была… странной. Слишком плотной. Словно лес что-то знал и просто ждал.

Кто здесь был? Где они теперь? Почему всё так аккуратно и в то же время брошено?

Может, ушли.

Может, убежали.

А может… превратились в кого-то, кто прячется за ближайшим деревом и сейчас смотрит на меня.

Я не знал. И, признаться, не хотел знать. Пока.

Я доел второй фрукт, затащил тент чуть глубже под ель и укутался в него, будто в спасательное одеяло.

Нож положил рядом, чтобы рука касалась его рукояти.

— Ещё один день, — прошептал я.

Мир не ответил.

Но и не убил. Уже хорошо.

Проснулся я резко, как будто кто-то тронул меня за плечо. Но рядом никого не было — только тихий хруст капель, оседающих с деревьев, и глухое поскрипывание ветвей где-то вверху. Дождь ушёл, оставив после себя запах мокрой листвы, сырой земли и чего-то… живого. Почти забытого.

Я вылез из-под тента, потягиваясь — мышцы ныли, голова тяжелела, но в теле была странная ясность. Та, что приходит после крайней точки — когда ты думал, что сдохнешь, но нет — жив, и вот уже в тебя снова капля за каплей вливается энергия.

Обшарил стоянку. Не спеша, методично.

На этот раз не просто ищущий еду — ищущий смысл.

Одежда — плотные штаны, куртка с множеством карманов, лёгкий плащ накидкой, всё не по размеру, но сухое и лучше, чем промокшие до нитки джинсы. Переодевался прямо там, босиком на мокрой траве, и впервые за всё это время почувствовал, что в чем-то снова человек, а не голая обезьяна, брошенная умирать.

Рюкзак лежал под навесом, будто кто-то собирался уходить, но передумал. Внутри — потрёпанная тряпичная рубашка, почти сухая, кусок мыла, ножик поменьше, набор верёвок и обрывки карт… непонятных, ни одной отметки, но с направлениями. И две фляги. Одна почти полная, вторая пустая, но не дырявая.

Я аккуратно сложил туда остатки фруктов, оставшийся тлеющий кусок мяса в плотной ткани — вонючий, но пока не испорченный. Воду отмерил — чуть глотнул, остальное бережно убрал. К пустой фляге прикрепил капроновую верёвку — вдруг придётся черпать из лужи, не залезая самому.

Нож крепко засунул за пояс, второй — карманный — в нагрудный отсек.

Когда стоянка осталась позади, я вдруг понял: не хочу тут быть.

Не просто тревожно. Не просто холодно.

Словно кто-то невидимый шепчет на ухо: "Уходи."

Место, где ты ел, пил и выжил, должно бы казаться безопасным, но…

Я чувствовал: оно помнит, оно ждёт.

Не меня.

Тех, кто ушёл. Или тех, кто вернётся.

Я двинулся по склону вверх, где земля подсыхала быстрее, а между деревьями был светлее лес. Мягкий туман расползался по низинам, струился, словно что-то искал. Или кого-то преследовал. Наверху солнце пробивалось сквозь просветы листвы, делая шаги почти комфортными.

Пейзаж напоминал вымершую сказку: деревья огромные, с закрученными корнями, мхи, разноцветные пятна лишайников, шорохи в кустах — но не агрессивные, просто живые. И чем дальше я отходил от стоянки, тем легче становилось дышать.

"Интересно, если это и правда сон — где тот момент, когда меня выкинет обратно в кровать?" — подумал я. Но уже не особо верил, что это возможно.

Я шёл. Без карты. Без цели.

Просто вперёд.

Словно кто-то потянул меня за невидимую нитку, и я, как сломанная марионетка, поддался этому движению.

Но внутри… там, где всё ещё теплится то, что называют собой, я знал:

Лучше идти, чем ждать.

Лучше двигаться, чем стать частью чего-то, что замерло и вымерло.

Я шёл.

А мир наблюдал.

Я почти прошёл мимо. Почти.

Сначала подумал — просто выброшенный труп. Тень под корягой, не шевелится. Но… когда я был в двух шагах, он зашевелился. Слабо, едва заметно. Рука дёрнулась, будто хотел схватить меня за