Александра. Большая игра. (книга вторая) - Олег Ростов

— Потому, что захотела так. Ты настоящий князь, Ян, который смело смотрит смерти в лицо, испытывая сильную боль и не просит пощады, хотя мог бы её получить. Вставай, пошли в палатку. Я посмотрю.

— Стоит ли, Ваше Величество, если меня всё равно казнят?

— Стоит. Я сейчас прежде всего врач или по вашему лекарь. И я давала клятву Гиппократу.

— Не понимаю, Ваше Величество? — Остальные тоже смотрели на меня вопросительно.

— Гиппократ, это древнегреческий целитель. Философ и учёный. Клятва, это свод морально-этических правил, которым должен следовать любой лекарь. Я знаю, что сейчас многие медики этого не знают и действую по своему усмотрению. Но я следую этому правилу, как и все мои лекари, которых я учу.

— И что это за клятва, Ваше Величество?

— Гиппократ не зал тогда Христа, поэтому клялся своими языческими богами Аполлоном, Асклепием, Гигиеей и Панакеей. А я добрая христианка. Поэтому клянусь Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей. Текст звучит так: 'Клянусь Иисусом Христом и Пресвятой Богородицей, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями и сёстрами, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно, и без всякого договора; наставления, устные уроки и всё остальное в учении сообщать своим сыновьям, дочерям, сыновьям и дочерям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому.

Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к пациенту, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и своё искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому'.

Литовский боярин, которого я прилюдно назвала князем, тем самым поправ существующие иерархические и кастовые понятия, всё же князь круче боярина, смотрел на меня шокировано, как, впрочем, и остальные.

— И пусть, князь, тебя казнят, но пока это не произошло, я обязана избавить тебя от мук боли, пусть и на время. Пошли в палатку. Божен, Никифор, помогите князю.

Палатины помогли подняться Яну. Отвели его в палатку. Он еле передвигал ноги. С него сняли все доспехи. Я сказала, чтобы их отложили и не трогали.

— Ян, будет больно, очень. Выдержишь?

— Не знаю, Ваше Величество. Я постараюсь.

Он лег на хирургический стол. Я сделала надрез на руке. Удар моргенштерном дробил кости. Значит кость у него раздроблена. Ян застонал. Потом сжал челюсти. Молодец князь, терпит. Разрезала ещё больше. Начала чистить рану от осколков костей. Ян застонал и потерял сознание.

— Фрося, наркоз, быстро. — Фрося уже знала, что делать. Положила марлю на лицо князя. Добавила туда эфира. Мои часы были у неё. Она взяла его здоровую руку и начала считать пульс.

Я убрала мелкие осколки кости. Сшила рану, наложила на руку гипсовые повязки. По сути, операция была не очень сложной, но долгой. Закончив, сняла медицинскую повязку и вышла из палатки. Пленные всё так же стояли на коленях. Надо с ними решать.

— Значит так. Весь магистрат или как он у них называется, рада, повесить на стенах Браславля. Войта и его бурмистров четвертовать на площади. Яна Кезгайло казнить путём отсечения головы мечом. Всё сделать завтра утром на площади Браславля. При стечении народа. Такова моя воля.

До глубокой ночи врачевала своих раненых. Конечно, я была не одна. Сама я делала особо сложные операции. Мои ученики делали операции попроще. Очень устала. Когда освободилась, пришла в палатку и сразу рухнула на свою походную постель. Фрося помогла раздеться. Принесла мне в котелке каши с мясом из солдатского котла. Я часто в походе питалась тем, что ели мои воины. Они это знали. Но я никогда не брала из одного и того же котла. Еду мне приносила Фрося, если в походе не было Дарёны. Но сейчас её не было, она осталась в Москве. В шатёр заглянул Богдан.

— Матушка⁈

— Куда прёшь, бесстыжий⁈ — Закричала на него Фрося, замахнулась какой-то тряпкой. Богдан моментально исчез. Всё верно, я сидела в одной нательной нижней рубашке до колен. Усмехнулась. Богдаша явно нарвался. Фрося выскочила из шатра. Ругалась на чём свет стоит. Богдан оправдывался. Спустя некоторое время, Фрося вернулась назад. За ней в шатёр зашли мои фрейлины, одновременно они же сержант-дамы.

— Государыня? — Спросила меня Ксения.

— Проходите. Располагайтесь. Где ходили то?

— В город ездили.

— С ума сошли? Там сейчас грабёж идёт.

— А кто нас тронет? — Фыркнула Агнешка. — У нас сабли есть и пистоли. Да и рыцари с нами были. — Польская княжна сняла пояс с кобурой, в которой был пистолет с кремнёвым замком. Такие пистолеты-пистоли имели все мои сержант-дамы и палатины. Так же к поясу крепились ножны с саблей. В шатре сразу зазвучал девичий смех. Девушки разоблачались, снимали свои мундиры, потом лёгкие кольчуги, которые носились под мундирами. Скинули сапоги. Я крикнула Богдана.

— Я здесь, Матушка. — Откликнулся мой главный палатин, за пологом шатра. Внутрь