Врач из будущего - Андрей Корнеев

между громадами ленинградских домов. Но внутри хирургического отделения больницы им. Боткина царила атмосфера, которую Иван с его циничным опытом прошлой жизни мог описать только одним словом — предпраздничная.

Он стоял рядом с Катей и Сашкой, наблюдая, как старшая операционная сестра, женщина с усталым, но теперь оживленным лицом, ловким движением вскрывала вощеный бумажный пакет.

— Вот, Лев Борисович, смотрите, — ее голос звенел неподдельным восторгом. — Достала, надела иглу — и все! Ни кипятить, ни мыть, ни спиртом ошпаривать! Как в сказке!

Кончик тонкой стальной иглы блеснул под светом лампы. Сестра уверенно сделала укол в бедро молодому рабочему, перенесшему аппендэктомию. Пациент лишь легонько сморщился.

— И не больно совсем, — удивился он. — Тонкая она, иголка-то.

— Это наша новая разработка, — с гордостью, которую он не пытался скрыть, сказал Иван. — Одноразовый шприц.

К ним подошел пожилой хирург с седыми залысинами и умными, внимательными глазами — доктор Васин, поначалу встречавший идею студентов с откровенным скепсисом. В руках он держал папку с бумагами.

— Ну, Борисов, признаюсь, я был не прав, — его бас пророкотал без тени раздражения, с оттенком уважения. — Смотрю статистику по своему отделению. Послеоперационные нагноения, абсцессы — на участке, где сестра Клавдия работает с вашими шприцами, цифры упали почти наполовину. Сорок процентов! Это вам не гипотеза, это — факт. Поздравляю. Хотя сначала я не принял вашу идею — что толку менять старые на такие! А теперь то вижу!

Иван кивнул, чувствуя, как по спине разливается теплая волна удовлетворения. Он видел это не в сухих цифрах, а в живых глазах медсестер, в их распрямленных спинах. Они экономили часы драгоценного времени, их руки не покрывались трещинами и язвами от постоянной возни с кипятком и спиртом. Но главное — они, сами того не ведая, уже начинали выигрывать свою, невидимую войну с внутрибольничными инфекциями, с сепсисом, с гангреной.

Сашка, сияя во всю свою широкую физиономию, получал похвалу от главврача. Катя, с карандашом и блокнотом, фиксировала отзывы, ее острый ум уже выстраивал эти данные в безупречную логическую цепочку для следующего отчета в Наркомздрав.

Именно в этот момент эйфории Иван заметил его. В дальнем конце длинного, вылизанного до блеска коридора, в нише у окна, стояла сухая, невыразительная фигура в штатском пальто. Следователь по особо важным Громов. Он не подходил, не вмешивался. Он просто наблюдал, время от времени делая аккуратную пометку в маленьком блокноте. Его взгляд был тяжелым и безразличным, как у бухгалтера, переводящего живые души в статьи безвозвратных потерь. Успех, как выяснилось, был просто еще одним активом, требующий инвентаризации.

Переезд в новую лабораторию был похож на переселение в большой, светлый, но абсолютно пустой мир. Помещение, выделенное под работу с Зинаидой Виссарионовной Ермольевой, поражало масштабами после их прежней, камерной лабораторки у Жданова. Высокие потолки, ряды мощных деревянных столов, пустые шкафы — все пахло свежей краской, стружкой и ожиданием.

Сама Ермольева появилась на пороге не как начальник, а как предводитель научной экспедиции. Энергия исходила от нее почти осязаемыми волнами. В ее очень умных глазах и очаровательной улыбкой читались и доброта, и стальная воля.

— Ну, вот мы и собрались, — обвела она взглядом Ивана, Катю, Мишу и Сашку, собравшихся в центре пустого зала. — Дмитрий Аркадьевич так расписывал ваши успехи, что я не могла не приехать. Показывайте, коллеги, ваши чудеса.

Иван, подготовившись к обороне, начал с осторожных гипотез. Но Ермольева слушала его, вглядываясь так пристально, что казалось, она видит не только его слова, но и сам ход его мыслей.

— Лев Борисович, — мягко перебила она его, когда он заговорил о «предполагаемых» штаммах, — давайте договоримся начистоту. Вы говорите не как студент, строящий догадки. Вы говорите с уверенностью человека, который… ну, не знаю… прочитал диссертацию по промышленной микробиологии лет этак через двадцать. Откуда информация? Я не требую признаний, мне важен источник. Личные изыскания? Неопубликованные работы?

Иван почувствовал, как у него похолодели ладони. Он рискнул.

— Зинаида Виссарионовна, некоторые мои преподаватели назвали бы это чушью — мыслить категориями, опережающими время. Я же называю это… экстраполяцией. Мы знаем из работ Флеминга, что пенициллин существует. Я просто проанализировал все доступные данные по микробиологии, химии и… логике технологических процессов. И предлагаю не тыкаться во все стороны, а выбрать самый прямой, с моей точки зрения, путь.

Он ждал взрыва, насмешки. Но Ермольева внимательно смотрела на него, и в ее глазах читался не гнев, а жгучий профессиональный интерес.

— Прямой путь? — переспросила она. — Хорошо. Я сама всегда предпочитала прямые пути. Объясняйте. Но только без этой дипломатической шелухи. Говорите как коллега.

И он заговорил. О поиске не просто любой плесени, а конкретного штамма Penicillium chrysogenum, наиболее продуктивного. О том, что поверхностное культивирование в чашках Петри — тупик для промышленных масштабов, и нужны аппараты для глубинного выращивания, подобные тем, что она, как он знал, в свое время блестяще применила для получения холерного бактериофага.

— Вы знаете о моих работах с бактериофагами? — удивилась Ермольева.

— Ваше имя знает каждый студент-микробиолог, Зинаида Виссарионовна, — честно ответил Иван. — Принцип глубинного культивирования — он универсален.

Он говорил о питательных средах, предлагая отказаться от дорогого и дефицитного бульона в пользу кукурузного экстракта — дешевого, эффективного и, как он знал, исторически верного выбора. Миша, засунув руки в карманы халата, кивал, его мозг уже просчитывал химические составляющие.

Трудности возникали одна за другой. Нехватка оборудования. Миша и Сашка, как одержимые, днями и ночами колдовали над созданием прототипов ферментеров из больших стеклянных баллонов и подручных материалов, паяли трубки, конструировали системы аэрации. Катя вела безупречный журнал экспериментов, выстраивая стройные ряды данных.

И вот настал день, когда на плотной агаризованной среде, засеянной золотистым стафилококком, вокруг кружка бумаги, пропитанного их экстрактом, выросла идеально круглая, чистая зона подавления роста. Широкая и явственная.

Ермольева смотрела на чашку Петри долгие секунды, потом подняла глаза на Ивана. В ее взгляде не было ни зависти, ни подозрения. Было чистое, незамутненное научное восхищение.

— Лев Борисович… — она покачала головой. — Это не гипотеза. Это — открытие. Вы вышли на стабильно продуктивный штамм. То, над чем бьются лучшие лаборатории мира. — Она протянула ему руку. — Добро пожаловать в команду. По-настоящему.

Вернувшись в общежитие под вечер, Иван застал Лешу одного. Тот сидел на своей кровати, сгорбившись, и бесцельно перебирал страницы учебника по анатомии. Он был не просто