Костяной браслет - Кевин Кроссли-Холланд

— Если не улетел с птицами небесными.

— Наверх никого не пропускают, — вновь заговорил румяный. Он подмигнул Сольвейг и посторонился.

Сольвейг поблагодарила их всех и начала восхождение по изгибам лестницы.

— И такая молодая! — выкрикнул ей вслед один из охранников.

— Да она в дочери ему годится.

Мужчины загоготали. А Сольвейг уверенно поднималась от тьмы к свету.

У вершины лестницы стояло еще двое охранников. Один из них тут же окликнул Сольвейг:

— Стой! Сумку на пол.

Сольвейг поглядела на него. Темнокожий. В мешковатых портах. В руках сабля.

— Во имя императрицы! — встрял второй стражник. — Она же еще девочка! Тебе враги мерещатся за каждым кустом. — Он беззаботно взмахнул рукой и приказал Сольвейг: — Проходи!

Этот голос! Этот повелительный тон!

Когда Сольвейг ступила в ярко освещенную галерею, она оглянулась назад.

Такой рослый — на целую пядь выше обычного высокого мужчины. И с такой светлой бородой.

Сердце замерло у Сольвейг в груди.

То был Харальд Сигурдссон.

«Он не узнал меня. Я что, так сильно изменилась? — Она растерла щеки и пробежалась пальцами по косам. — Да. Да, конечно, я изменилась. Мне было всего десять. А теперь я уже проехала половину мира».

Сольвейг шагала по галерее. По правую руку одно за другим шли высокие окна, а стены между ними, как и потолок, были сплошь покрыты крошечными золотыми плитками. Слева располагались массивные мраморные колонны, и далеко внизу, в круглой пещере, толпились молящиеся.

Сольвейг прошла мимо большого скопления людей. Может, среди них есть и сама императрица? Императрица Зоя и ее любовник, мальчик-мужчина Михаил. У многих из царедворцев были странные безволосые лица, и они напомнили Сольвейг ощипанных цыплят. Она никак не могла понять, молоды они или стары.

Сольвейг пристально посмотрела на парящий купол, а затем сквозь просвет в мраморных перилах вниз. Там, в темноте огромного храма, колыхалось и гудело море верующих.

— Аллилуйя! Аллилуйя!

Эхо подхватывало восклицания и отвечало на них. Голоса поднимались все выше и кружились, кружились под куполом.

«Где? Где же он? — Сердце бешено колотилось у Сольвейг в груди. — Рядом с императрицей, в ее дружине? Мне никак туда не протолкнуться…»

Издалека, с самого конца галереи, на Сольвейг смотрело лицо со стены. Лицо мужчины, составленное из крошечных плиток.

«Он кажется таким сильным, — подумала она. — Но есть в его лице и доброта. И столько мудрости. И столько печали».

Сольвейг подошла к изображению и вгляделась в камешки.

Белоснежные. Цвета тюленьей шкуры. Цвета бакланьих перьев. Голубые, словно лед, как цветки льна, как незабудки. Алые, словно мак, словно вишня, и другие, цвета апельсинов. Зеленые, точно остролист и мята. Золотые и серебряные… серебряные и золотые…

«Ах, — подумала, задыхаясь, Сольвейг. — В этом человеке есть все цвета моего путешествия.

Надо мной так светло, а под ногами моими тьма. Будто Асгард и Хель».

Затем девушка свернула в другую галерею. Та вела налево и была почти столь же длинной, как и первая.

Сольвейг закрыла глаза и снова открыла.

Далеко, шагах в пятидесяти от нее, на перила опирался человек. Сольвейг разглядела, что у него в руках был нож. Он что-то выцарапывал на мраморе.

Сколько она стояла, вглядываясь в него? Потом она часто об этом думала, но никак не могла вспомнить наверняка. Один миг? Целую вечность? Сольвейг будто воспарила в воздухе.

«Он такой сутулый. Такой неуклюжий. Я бы узнала тебя где угодно, как бы далеко ты ни был.

Я всегда любила тебя и не сомневалась в этом. Сегодня я впервые усомнилась, и любовь моя стала еще больше. Я люблю тебя, такого сильного и такого слабого, сильного в своей слабости. Не божество. Человека.

Мой отец.

Кровь от крови моей…»

Сольвейг не могла больше ждать. Она шагнула вперед, уронила свою суму, и высушенные кости застучали. Все быстрее бежала она навстречу этому человеку, выкрикивая всего одно слово: «Отец! Отец!»

Хальфдан поднял взгляд. Он смотрел прямо на нее.

И, не говоря ни слова, отец и дочь протянули руки навстречу друг другу.

Сольвейг закрыла глаза: «Я широка, я глубока, как море. И мала так, что помещусь в ореховой скорлупке». Хальфдан подхватил ее и поднял над полом.

— Ты вырезал, — наконец промолвила Сольвейг хрипло.

— Взгляни! — сказал ей отец, показывая на перила и смахивая слезу со щеки. — О Сольва моя, Сольва.

Руны пропели ей: СИЛЬНАЯ, КАК СОЛНЦЕ.

Сольвейг и сама расплакалась, и горячие слезы ее закапали на мраморные ступени. Она откинула золотистые волосы назад и взяла у отца из рук сверкающий нож.

— Солью и камнем, — пообещала она, — костьми и кровью. Я вырежу твое имя рядом с моим.

Светловолосая молодая женщина, высокая и тонкая, словно тростинка, и неуклюжий хромой мужчина сходили со склона, где возвышался собор Святой Софии.

Она то и дело поворачивалась к своему спутнику. А затем откидывала голову и смеялась, и это был самый радостный звук, который слышали в тот день в Миклагарде.

На вершине широкой каменной лестницы, что вела к древнему водохранилищу, из которого пил целый город, их дожидались двое: приветливый мужчина с неровными зубами и удивительно хорошенькая темноволосая женщина — очевидно, беременная.

Мужчины, не мигая, вглядывались друг другу в глаза, словно сквозь безграничный океан. Затем они обменялись рукопожатием.

Две молодые женщины обнялись. Не говоря ни слова, светловолосая вложила в руку подруге широкое плоское кольцо из моржовой кости. Зубное кольцо для младенца!

И снова они сжали друг друга в объятиях.

По ступеням к ним вприпрыжку поднимался смуглый человечек с затейливыми усами. Глаза его были черными и маслянистыми.

Он сделал собравшимся знак и провел их вниз по лестнице. Человечек раскинул руки широко-широко, словно хотел обнять весь мир.

Их взорам открылось огромное озеро, освещенное сотнями, тысячами свечей, что держались на поверхности воды и мерцали, словно звезды на волшебном подземном небе.

Девушка с золотыми волосами отошла от своих спутников. Она всматривалась в воду. В эти качающиеся, капризные, колдовские и бездонные воды, что плескались и целовали, баюкали и топили… Похожие на зеркало — нет, на разбитое зеркало. На сон… Вода сияла, серая, фиалковая. Зеленая, как расцветающая юность девушки.