"Фантастика 2025-123". Компиляция. Книги 1-32 - Александр Сергеевич Конторович

бордовых брюках и тунике того же цвета, отороченной черным мехом. Очень красивая на белом снегу. Удылгуб и я согласились, что ее требование справедливо, и Звенигор скинул кольчугу и шлем, оставшись с непокрытой головой и в костюме из мягкой темной кожи, какой надевают под доспехи. Удылгуб взялся мерить мечи, чтобы убедиться, что разница клинков не превышает допустимую. А я смотрел на Салазани и дивился. Что она сделала с собой, что Звенигор сделал с ней? Сейчас она казалась очень похожей на Соледад, но без того характерного следа — или бесследья — бессчетных веков, отмечавшего внешность ее сестер. Она выглядела совсем юной. На ней не было косметики, и косу она, без причуд, просто туго заплела. Ее лицо побледнело и похудело, на него лег отпечаток решимости и гнева, и ярко полыхал румянец ярости. Сейчас она не была, как тогда, на балу, недосягаема, неуязвима в своем цинизме, неотразима в своей власти. Я бы сказал, она сама забыла о том, что создана бессмертным духом. Она выглядела лет на девятнадцать. Я видел юную женщину, которую пребольно задели, трясущуюся от потребности отомстить. Или умереть. Жаждущую заполучить если не самого своего противника, то, на худой конец, его смерть. Или навязать ему свою. С потугой на угрюмую иронию я подумал, что феминизму лучше бы доказывать право на существование менее смертоубийственными способами. И, наверное, только один Удылгуб точно знал, чьей смерти он будет рад.

Я встал рядом с гоблином. Поединок — поединком, а все же не было у меня к нему доверия. Не хотел бы я, чтобы Удылгуб невзначай оказался у Звена за беззащитной спиной. Оба войска со своих позиций с напряженным интересом наблюдали за нами. Точнее, за ними.

Первые же удары утвердили меня в моем опасении. Новичком Звенигор не был, но Салазани, очевидно, имела право зваться Мастером Клинка. Они кружили, топча снег и пожирая друг друга рысьими взглядами. Оба были одинаково легки на ногу, но Салазани казалась более острой, более агрессивной. Более точной. Звенигору на отражение ее атак приходилось тратить больше сил, и меня совсем не обнадежили капельки пота, появившиеся над его бровями. Голубоватый переливчатый клинок противницы маячил у него перед глазами, и она, без сомнения, чувствовала, что превосходит его. Ей это нравилось. На пятнадцатой минуте она заулыбалась. Звенигор ушел в глухую защиту, стараясь тратить лишь минимум сил. Парировал и уклонялся, временами оскальзываясь на растоптанном снегу. И первая кровь этого поединка тоже принадлежала ему. Салазани рассмеялась, когда ее меч задел его бицепс, рассек тунику и мышцу, и на снег упали алые капли. Как розы. Первый успех придал ей азарта. Когда я отговаривал Звенигора от поединка, я и подумать не мог, что окажусь настолько прав. Она играла с ним. Он хоть и не поморщился, но теперь уже берег руку, держась к противнице чуть боком, что ограничивало его подвижность. За эту осторожность пришлось расплатиться неглубокой, но длинной царапиной в правое бедро. Потом острие ее меча чиркнуло его по ребрам, и лишь проворство, с каким он отпрыгнул назад, чуть не потеряв равновесие, спасло его от тяжелой раны. Все эти мелочи не могли оказать на исход мгновенного действия, но они напоминали о себе. Они жгли. Они причиняли беспокойство. Они сочились кровью. Они давали Звенигору понять, насколько он уязвим. Помимо ненависти к женщине, убивавшей его отца, он должен был бы сейчас чувствовать ненависть к ней же, убивавшей его самого. Два раза он ее побеждал, и она явно желала доказать, что третий — за ней. Доказать свою значимость и власть, которые у него достало наглости отрицать.

Но время шло, а мой друг, получая все новые и новые досадные царапины, именно те, от которых и защитил бы его доспех, все же держался. Покамест он ухитрился не сделать ни одной фатальной ошибки. Она была искуснее, но он — выносливее и физически сильнее. Если не считать действия мелких ран, время и эмоции Салазани работали на него. Она могла позволить себе азарт и натиск, а за ним стояло нечто большее, чем доводящая до безумия личная прихоть. Приняв обличье женщины отнюдь не атлетического сложения, Салазани вместе с его привлекательностью обрела и его недостатки. Ее дыхание становилось короче, движения — чуточку медленнее. Она начала уставать. В ней закипала досада от того, что ей не удается разделаться с ним шутя. Наверное, так буйный пациент психиатрической клиники бросается на обитые ватой стены. Похоже, они оба перешагнули рубеж, до которого дело могло решить чье-то искусство, и теперь оставалось ждать, чьи колени подкосятся раньше.

— И не думай даже! — прикрикнул я на гоблина, вполне оценив прицельный взгляд, каким он смерил оказавшуюся в опасной близости перед ним звенигорову спину. — Я тебя контролирую!

Он знал, что я почти принц, а потому подчинился и даже отступил на шаг, будто ничего и не замышлял. Я внезапно пожелал, чтобы отсюда убрались обе армии, которые жаждали, чтобы их военачальники что-то доказали, оба секунданта с их нездоровым любопытством, Златовер со своим костром и своими проблемами. Может, тогда бы эти двое бросили валять дурака напоказ. Ей-богу, лучше бы они целовались!

На гарде ее меча был стальной крюк, предназначенный для захвата меча противника. Казалось, что вначале, желая немедленной крови, Салазани позабыла о нем, но сейчас, когда силы понемногу выравнивались, она вспомнила о нем, как о лишнем своем шансе. То, что она, как будто, больше не стремилась в очередной раз достать Звенигора комариным укусом, немного облегчило ему жизнь, и в свою очередь он активизировался. Он даже провел несколько недурных атак и вытеснил Салазани из круга истоптанного снега. Выбившиеся из косы смолистые пряди трепетали на ветру. Особенность боя на двуручных мечах — в его медленности. Это не сабля и не шпага, во время поединка сравнимые то с ртутью, то со сверкающей сетью, опутывающей бойца. Двуручный меч-вещь тяжелая и грубая, и чтобы отправить противника на тот свет, приходится изрядно попотеть. И очень многое решает здесь физическая сила.

С резким металлическим звуком клинок Звенигора угодил в захват крюка. Салазани ликующе вскрикнула и дернула меч в сторону и вверх, уводя его себе за голову. У нее не хватило силы сломать меч, но разве есть для бойца унижение большее, чем выпустить оружие из рук? Тут бы и свершилась ее полная победа… если бы сцепление между пальцами Звенигора и рукоятью было хоть чуточку меньше. Вот где сгодилась та его шальная выдумка! Ребристая поверхность