Ливонская чума - Дарья Иволгина

— Почему ты с детьми? Гвэрлум, что случилось? Вы поссорились с Флором?

Вершков сильно сомневался в том, чтобы Наталья когда-нибудь всерьез решилась оставить Флора, но все-таки… Характер у нее не из легких, могла и вспылить, причем по пустячному поводу. После долгой «осады» от чумы всякого стоит ожидать. Нервы у всех на пределе.

— Ни с кем я не ссорилась, — устало бросила Наталья и подтолкнула сына вперед. — Беги, Ванька, поиграй там с девицами… Только сильно не шуми. Нет, Вадим, дело в другом.

Она быстро пересказала краткий разговор с Флором.

И добавила, предвидя возражения и сомнения:

— Флор убежден в том, что Лавр не ошибается. Они уже укрепляют дом. Не знаю, чем все закончится. Меня отослали… Видимо, чтобы не путалась под ногами.

— Ясно. — Вадим потянулся к стене и снял саблю. — Объяснишь Настасьюшке сама, ладно?

— Ты куда? — удивилась Наталья.

— К Флору твоему, куда еще…

— Стой! — Наталья повисла у него на локте. — А кто нас с Настасьей защитит, если Соледад натравит чернь на Глебовский дом?

— Я один вас всяко защитить не смогу, — сказал Вадим. — Так что молитесь, чтобы все закончилось возле дома Олсуфьичей. Понятно тебе? Пусти, женщина!

Он вырвался и ушел.

А Наталья осталась стоять с полуоткрытым ртом. На ролевых играх девушки-игроки часто оказывались в такой ситуации, когда женщине, вроде бы, и играть нечего: ну чем заниматься женщине на игре, например, по Столетней войне? Быть изнасилованной? Интриговать в замке против других женщин — поскольку все мужчины «ушли на фронт»? Но можно ведь переодеться юношей и уйти воевать, можно стать шпионкой, цыганкой, маркитанткой… Никто тебя не принудит к…гм! — нежелательным половым связям, потому что это все-таки игра. Там даже изнасилование моделируется, то есть изображается определенным способом: например, «насильник» должен сорвать с «жертвы» пояс или распустить ей волосы против ее воли.

В реальной жизни все, естественно, происходит по-другому. И у шпионки, цыганки, маркитантки куда более плачевная и куда менее интересная участь.

Поэтому — сиди, Гвэрлум, дома со своими цыплятами, с подругой и ее цыплятами, кудахтай (или кудахчи? странное слово!) — в общем, испускай звуки «ко-ко-ко» и молись Богу. Надейся на то, что все закончится у дома Олсуфьичей. Потому что глебовский дом защищать некому. И муж твой снял саблю со стены и отправился туда, где воюют.

— «Трубку свою на камине нашел и на работу ночную ушел, — проговорила Гвэрлум. — Слава тебе, безысходная боль, умер вчера сероглазый король!» Сплошная ахматовщина.

Девочка на ее руках спала и тихонько чмокала губами. Гвэрлум наклонилась и поцеловала теплый выпуклый лоб. На мгновение мать и ребенка окутала тишина — словно они погрузились в некий благодатный кокон, куда не проникает ни один луч постороннего света, где собственный свет — тихий, бесконечный.

Затем Гвэрлум выпрямилась и огляделась по сторонам. На лестнице уже слышались шаги Настасьи Глебовой-Вершковой.

— Наташа! — звал нежный голос.

Кроткая Настасья. Помоги ты мне, бедной, я вся себя истерзала!

* * *

Собрались все: Флор и Лавр, Иордан, Харузин и Вершков, который прибежал последним. Заложили ворота брусьями. Подготовили пищали, притащили все копья, какие нашли. Вооружились мечами, извлекли из сундуков кольчуги и две кирасы. Имелись булавы, которые по-русски назывались «кистенем» и Вадим сразу вспомнил «боевые правила» одной из игр, в которой он участвовал: «Кистень игровой, весом не более трех килограммов». Попытки сделать игровое оружие безопасным вынуждали ролевиков надевать мягкие наконечники на стрелы и ограничивать вес булав; однако «три килограмма» давали вполне реальный кистень, которым можно было нанести вполне реальное увечье. Счастье, что тогда все обошлось, — человек, вооруженный сим кистенем, обладал весьма развитым чувством юмора и бился аккуратно.

— Ну надо же, эта гадина уцелела! — молвил Вадим. Он много слышал о Соледад от своих товарищей, когда те вернулись из путешествия в Испанию и Англию.

— Ненадолго, — успокоил Флор.

Они затихли, слушая, как на улице поднимается шум. Издалека казалось, что шумит море, разбиваясь о причальную стену, однако затем звук сделался сильнее, и уже различимы были отдельные голоса. Кричали все наперебой, обвиняли «отравителей», угрожали смертью ему и всем его домочадцам. Трещал огонь, рвущийся с факелов под ветром.

— Боже, сколько их! — не выдержал Харузин. — Кажется, несметное полчище!

— Это ничего, — хмыкнул Флор. — Зато у нас ворота заперты.

— Сидим тут, как в мышеловке, — проворчал Иордан. Однако не сделал ни одного движения, которое выдавало бы его желание вскочить и бежать навстречу нападающим.

— Интересно, сколько мы продержимся, — заметил Флор. — Впрочем, я сильно надеюсь на то, что здравый смысл возьмет верх, когда мы уложим десяток наиболее горячих голов. У смутьянов всегда так: прибьешь нескольких — прочие сами разбегаются. Они ведь трусы и боятся собственной крови, а орут только до тех пор, пока чувствуют себя в безопасности.

Он приблизился к забору, ловко забрался на поперечный брус и выглянул поверх края забора.

— Нашел? — спросил Лавр, удобнее беря пищаль.

— Давай, — сказал Флор вместо ответа и протянул руку. Брат вложил оружие ему в пальцы. Флор прицелился как раз в тот момент, когда человек в низко надвинутой на глаза шапке орал:

— Сжечь отравителя!

Пуля попала ему в лицо, смяв его и испачкав неопрятными пятнами крови. Горлопан откинулся назад и рухнул на руки толпы. Люди расступились, уронив тело на землю, и отхлынули назад.

Но смятение среди бунтовщиков продолжалось недолго. Вскоре они снова начали клубиться, подзуживая себя выкриками:

— Смерть чуме!

— Убить его!

— Сжечь!

— Убийца! Отравитель!

— Не щадите ни женщин, ни детей! — прозвучал над толпой пронзительный женский голос.

Сидевшие в доме вздрогнули, как будто этот крик пробрал их до костей и начал рвать когтями их внутренности.

— Соледад! — вымолвил Харузин. — здесь!

— Почему ты думаешь, что она такая уж непобедимая? — спросил Вершков. — Обычная ведьма, как и все. Ведьмы, кстати, превосходно горят. Даже лучше, чем рукописи.

— Злой ты, — сказал ему Харузин. — Она на самом деле сильная колдунья. У нее есть какая-то неслыханная власть над людьми. Слышишь, как они ей повинуются?

Соледад больше не кричала — она завывала и пела, и толпа нестройным ревом завороженно вторила этому пению. Затем в ограду флоровского дома полетели стрелы и камни. Толстые доски гудели.

— Как долго мы сможем продержаться? — спросил Харузин.