Ад Лабрисфорта - Джей Эм

Флэш молча сел на татами и вытер лицо полотенцем.

– Отдыхаем минуту, – объявил Бэлисонг. – И – второй раунд.

– Слушай, Крис… – Уэсли покачал головой. – Я не персонаж фильма Такэси Китано. Я чувствую себя полным идиотом. И не вижу никакого смысла всё это продолжать. Чего людей смешить?

– Оно и правда: чего людей смешить? – сказал Кристофер. В этот момент Уэсли почувствовал какое-то движение рядом со своим лицом, инстинктивно выбросил перед собой руку – и поймал перчатку-шингард, которой запустил в него Бэлисонг.

– Хватит смешить людей уверенностью в том, что ты ничего не можешь. Отвлекись от своей проблемы хоть на минуту. Перестань постоянно думать, что стал хуже других. И вообще – поменьше думай, хотя бы во время спарринга.

«Легко обо всём это говорить, когда у самого с глазами полный порядок» – разумеется, вслух Уэсли этого не произнёс, но мысль была слишком логичной, слишком очевидно следовала из всей этой ситуации. Поэтому Уэсли не произнёс, но произнёс Бэлисонг.

– Да, мне легко говорить. Потому что я не на твоём месте. Это чистая правда, но это не то, что сейчас важно. Я не верю, что ты ничему не научился за эти годы. Точнее – я знаю, что научился. Постарайся не ставить лишних преград на собственном пути.

Логика подсказывала очередное «легко рассуждать, когда у самого…» или «легко философию разводить, когда…» Логика, основанная на постоянных мыслях о собственной проблеме. Выставляющая эту проблему на первое и главное место – а как же иначе, если проблема эта своя, собственная…

На какое-то мгновение Уэсли сделалось тяжело и почти физически тошно. Пришло совершенно дикое желание выбраться, вырваться из собственного тела, из этой приковывающей к земле тюрьмы. А заодно и из собственного разума – собственного, собственного – и тоже накрепко к чему-то приковывающего.

Но это навязчивое желание освободиться – оно ведь и есть оковы…

Понимание вспыхнуло, и не осталось никаких мыслей, одна ясность. О том, что в его голову летит ещё один шингард, Уэсли знал, когда перчатка была ещё на полпути. А когда она подлетела ближе, не стал её отбивать, просто уклонился.

Второй и последующие спарринги были далеко не идеальными. Флэш по-прежнему пропускал немало ударов, но всё же гораздо меньше, чем в первом поединке. Довольно часто ему удавалось удачно блокировать удары или уходить от них, лучше стало с ответными атаками и с борцовскими приёмами. Исчезала скованность движений, возвращалась былая лёгкость.

Не нужно намеренно прислушиваться к сопернику – слух, так же как глаза, может воспринимать окружающую реальность естественно, без каких-либо волевых усилий. И слух – это ещё не всё, далеко не всё. Если мысли перестают носиться по замкнутому кругу, внимание обращается к тому, что действительно происходит – происходит внутри и вокруг. Тогда можно не только слышать, но и чувствовать – чувством, для которого нет названия. Пред-чувствовать. Не видеть, но предвидеть.

Уходя из клуба, Уэсли точно знал, что через день снова придёт на тренировку. Переступая порог «Востока» двумя часами раньше, он совсем не был в этом уверен.

* * *

На следующую тренировку Флэш пришёл, как было решено. И ещё на одну. Но вот насчёт очередной был не уверен. И не потому, что опять стал сомневаться в своих силах. Всё было наоборот.

Ещё в спортзале он принял решение и наметил на завтрашний день одно дело. И не знал, чем оно закончится. Впрочем… вряд ли стоит настолько уж всё драматизировать. Вряд ли есть смысл думать о том, что он может не вернуться. Ведь это будет всего лишь десятый мир.

Уже за полночь Уэсли надиктовал для Патриции электронное письмо.

«Привет, – говорилось в нём, – предыдущий разговор у нас получился странноватый. Но мы с тобой вообще бьём все рекорды по количеству странностей на брата, правда? Это я пытаюсь шутить. В общем, ладно, Пат, если я брякнул что-то не то – извини. И извини, что пишу, а не приехал к тебе объяснить всё. Но ты начала бы меня отговаривать, и это было бы только потерянное время.

Помнишь, в прошлый раз я сказал, что пока находился в Лабрисфорте, был ближе к пониманию происходящего, чем теперь? Даже если на самом деле это не совсем так, в одном я убеждён: побег раньше времени, до того, как я увидел, что представляет собой десятая лабрисфортская параллель – это ошибка.

Не знаю, Пат, может, ты права, и всё это было просто у меня в голове, выдумки, больное воображение и ничего больше… Но это не важно. Если для кого-то мои выдумки имеют значения, так это для меня. Одним словом, я решил исправить свою ошибку. Конечно, я не собираюсь снова в тюрьму, но ты сама подсказала мне, как можно без этого обойтись. Я приближусь к скале, насколько получится – и, думаю, этого будет достаточно.

Считай меня законченным психом, но, по-моему, из этой затеи что-то должно получиться. Вдруг я наконец-то пойму смысл всей этой игры? И мы с тобой получим шанс выиграть. Более верный, чем если будем продолжать сидеть в кабинете, рассуждая об утонувшей двадцать лет назад девочке.

Что и говорить, неприятность с глазами сильно на меня повлияла. Настолько, что я готов был сдаться. А ведь Лабрисфорту – или как мы с тобой его называли? – тьме, злу, только это и нужно.

Но сдаваться нельзя, никогда и ни за что. Пока ты не сдался, есть возможность одержать победу. Это действительно так, поверь. Лабрисфорт не всесилен. Я получил тому доказательство, но из-за своей потери совершенно не придал ему значения. Речь об истории с мэром Саммерсом, Пат. Я уверен, тут не случайное совпадение. Неспроста этот тип понёс справедливое наказание от своей же руки. Думай, что хочешь, но что-то подсказывает мне абсолютно определённо: если бы я не вступил в противостояние с Лабрисфортом, Саммерс здравствовал бы до сих пор, и продолжал бы творить в городе всё, что его душе угодно.

И наша с тобой встреча, Пат, это тоже очки в нашу пользу. Вдвоём у нас больше шансов его победить.

Не думай о плохом, Пат. Мы с тобой обязательно увидимся, и скоро. Я сделаю это только один раз. Я не самоубийца, и не собираюсь отправляться в одиннадцатый мир, который Грэг Пинго назвал смертельным. Разумно это или нет, но Грэгу я верю. Да, он поддался влиянию Лабрисфорта, но когда говорил со мной, уже от него освободился. И, по-моему, был искренним.

Прощаться не буду – и ты со мной не вздумай».

Отправил письмо Флэш рано утром, как только проснулся.