Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

Топкапы, куда вход мне был воспрещён. Я взбиралась по винограду, перелезала с крыши на крышу и так далее. Наконец, я попала в такое место, откуда могла заглянуть во внутренний дворик. Там я увидела людей из мистической секты дервишей, которые платьем и обрядами отличаются от всего исламского мира. Несколько минут я смотрела на них, затем, пресытившись необычным, тихонько возвратилась в гарем.

— Удачное сравнение, — сказал Даниель Уотерхауз. — Да, сейчас вы снова во дворе, полном дервишей, столь же непонятных для остальных и столь же естественно чувствующих себя друг с другом, как те, которых вы видели в Константинополе.

Они с Элизой остановились в относительно тихом уголке двора под брусом, с которого свешивался слоновый бивень — исполинский полумесяц восьми футов в длину. Различные предметы, закреплённые на верёвке, должны были отпугивать мышей и крыс, чтобы те не спускались по ней для полуночных пиршеств. Вгрызаться в сокровище дозволялось лишь подмастерью, работавшему над ним пилкой. И то была не единственная диковина Двора технологических искусств. Он представлял собой неправильный пятиугольник примерно ста футов в поперечнике. Вдоль всех пяти стен располагались мастерские ремесленников — крошечные загончики под навесами, не похожие один на другой. С первого взгляда Элиза определила стеклодува, золотых дел мастера, часовщика и шлифовальщика линз, но были здесь и другие, каждый со своим набором приспособлений, одинаково своеобразных и одинаково ревниво оберегаемых. Быть может, старый еврей с бинокулярной лупой на глазах когда-то называл себя ювелиром, а жирный немец, обтекающий телесами крохотный табурет, мастерил музыкальные шкатулки. Теперь их усилия служили более масштабной и менее явной цели. Об остальных Элиза не взялась бы и гадать. Один — изгой даже среди дервишей — делил свой обособленный закуток со стеклянной сферой, которую тощий дерганый подмастерье вращал на оси, производя потусторонний треск и вызывая к жизни маленькие молнии.

Средняя часть двора была отведена для работ практического свойства. Печи — столько, что враз и не сосчитать, все маленькие, кирпичные — разнообразием форм напоминали россыпь диковинных раковин на морском берегу. Два работника вращали большое деревянное колесо, приводя в движение стрелу для подъёма грузов у ворот, выходящих на проселки, ни один из которых ещё не получил звучного имени. Живописности двору прибавляли различные вороты, блоки, прессы и подъёмные устройства неведомого назначения. Был даже каменный пригорок посередине; полтысячелетия назад он мог бы именоваться руинами, а сейчас по большей части ушёл в землю.

— Вы, как я вижу, не жалеете средств на писчие принадлежности, — сказала Элиза, ибо по всему двору, словно осенние листья, кружили исписанные клочки бумаги. — Похоже на биржу. — Она поймала листок, пляшущий в потоке воздуха, и расправила. Когда-то это было прекрасно выполненное изображение чего-то трехмерного, но с тех пор его столько раз исправляли и комментировали, что на бумаге почти не осталось живого места. Доведя чертёж до совершенства, его выкинули.

— Мы и впрямь много тратим на бумагу и чернила, — признал Даниель. — Такие люди не могут без них мыслить.

— Наверное, я должен изумляться, но на самом деле я просто ничего не понимаю, — был вердикт Иоганна, который ни на шаг не отходил от «Хильдегарды», хотя ни разу её не коснулся.

— Беда в том, что здесь почти нет завершённой работы, — сказал Даниель, — а та, что есть — в Брайдуэллском дворце.

Ему пришлось сделать паузу, пока Иоганн растолковывал немке концепцию Брайдуэлла. Задача оказалась неожиданно сложной.

— Позвольте, я покажу. — Даниель двинулся через двор, Иоганн, Элиза и «Хильдегарда» — за ним. Змейкой они прошли между печами, горнами и другими приспособлениями, которым труднее было подобрать название, к центральному кургану.

Он был снабжён тяжёлыми железными дверями; висячий замок размером с фолиант вполне подошёл бы арсеналу. Даниель вытащил ключ (фунт бронзы, выкованной в форме ажурного лабиринта), подул на него и вставил в замок с тщанием хирурга, вскрывающего нарыв королю. Некоторое время замок пощёлкивал, покуда ключ успешно преодолевал всё новые механические преграды; наконец Даниель получил возможность повернуть бронзовый маховик, убирающий засовы. Дверь распахнулась. Даниель шагнул внутрь. Глядя ему через плечо, гости различили мощёную площадку на краю пропасти. В горшке с ворванью стояло несколько факелов. Даниель взял один и, отряхнув от излишка ворвани, протянул Иоганну со словами: «Сделайте милость». Сыскать во дворе открытый огонь не составило труда, и через несколько мгновений Иоганн протянул Даниелю горящий факел.

— Я скоро вернусь, — сказал Даниель. — Если через полчаса меня не будет, снаряжайте спасательную экспедицию.

С этими словами он ступил в провал. «Хильдегарда» ахнула, думая, что он упал в старый колодец. Однако через секунду по движениям Даниеля стало понятно, что тот спускается по невидимой в темноте лестнице. Вскоре он исчез из виду. Элизе и её спутникам осталось смотреть на дрожащий прямоугольник алого света и ловить различные звуки: шорохи, писк, лязганье. Потом свет вновь собрался в пылающий факел. Чуть позже появилась голова Даниеля Уотерхауза, затем поблескивающий четырёхугольник, который он держал под мышкой, как книгу.

— Это одолжил мне обременённый излишним богатством друг, — пояснил Даниель, когда факел потушили, а дверь заперли. Он показывал гостям квадратную пластину толщиной примерно в восьмую часть дюйма, с виду золотую, но пережившую крайне грубое обращение — её царапали, плющили, мочили в солёной воде и пачкали смолой.

— Как вы, вероятно, догадались, там внизу есть ещё, — продолжал Даниель, — но мы достаём столько, сколько можем обработать за день.

В следующие минуты гости вслед за Даниелем переходили из одной части двора в другую. Сперва работник скрёб пластину в бочке с водой, смывая соль. Златокузнец взял её клещами и сунул в огонь; на мгновение она окуталась дымом и цветным пламенем. Вся грязь сгорела, остался чистый золотой лист. Златокузнец охладил его в воде и отщипнул кусочек для пробирного анализа. Даниель понёс пластину весовщику, который тщательно взвесил её и записал результат в амбарную книгу. В противоположном конце двора располагался станок, состоящий из двух больших бронзовых вальков. Работник приставил пластину к валькам, его помощник принялся вертеть ручку сложной зубчатой передачи. Вальки поворачивались медленно, как минутные стрелки. Из них выползал уже не квадрат, а нечто овальное, как тесто из-под скалки, толщиной в ноготь. С другой стороны станка на горизонтальной раме размером с обеденный стол была натянута целая бычья шкура; раскатанная пластина блестела на ней, как зеркально-гладкое озеро. Четверо работников взяли раму за углы и понесли к навесу, под которым стоял станок для резки металла. Здесь кожу закрепили так, чтобы золото ползло прямо в пасть ножниц. Двое работников тут же принялись резать его на полосы