Другие Звезды - Артём Сергеев

практически не нашёл, только батю после войны наградили медалью за ударный труд, да ещё фото было с этого награждения, там и мама была, и все остальные. Уставшие до черноты на лицах, худые, но живые, и это было лучше всего, а то, что не нашёл я дат их жизни и смерти, то это даже хорошо было, не хочу это знать, не надо оно мне.

Зато вот про полк наш известно было много больше, но и там редко попадалось что-то по-настоящему хорошее. Прошли они с боями всю войну, потом ещё в Китае отметились подвигами, это плюс. А вот комполка наш погиб, да по-глупому погиб, вместе с Плотниковым, залетели они на У-2 в Польше куда-то не туда, уже в самом сорок пятом, расслабленные и потерявшие осторожность, вот их АКовцы и убили, да жутко убили. Ещё Воронцов погиб в тот же день что и мы, но уже вечером, во время второго вылета на тот проклятый аэродром, фотоконтроль-то кому-то же надо было всё-таки сделать, и вот тут я скривился, как от самой горькой горечи.

А вот Димка Говоров выжил, он стал после войны генерал-майором, и я с удовольствием смотрел на его парадный портрет, со звездой Героя на груди. Вообще в полку погибли многие мои сослуживцы, состав сорок третьего года выбило почти полностью, к Победе они пришли с составом из сорок четвёртого, и никого из них я не знал, молодые они все были для меня.

А ещё я, как ни откладывал, но всё же нашёл Марину, и теперь с удивлением смотрел на высохшую, но пряменькую девяностолетнюю старушку, что глядела на меня в ответ с цветной фотографии. Узнать было трудно, хоть и можно, но мне-то нужно было другое, и я полез искать её фото военной или послевоенной поры, я больше хотел узнать, как и чем она тогда жила да что делала.

Оказалось, что всю войну она так и протрубила в фотокорреспондентах, да и после войны тоже. Объездила всю страну, как и обещала, сделала много значимых, известных фотографий, и уже в шестидесятых была в большом авторитете среди всей журнальной и газетной братии. Выставки у неё были, персональные, не просто так, всесоюзная и зарубежная известность имелись тоже, ученики были, верные и преданные, гордившиеся своей учительницей, в общем, у неё было всё, что должен иметь настоящий мастер.

Но замуж она так и не вышла, и от этого мне стало почему-то тяжело, и совсем тяжело сделалось, когда я листал снимки с ней, и вот на одном из них, там, где она сидела за своим огромным письменным столом, заполненным кучей бумаг, так вот там рядом, на книжных полках, на уровне её глаз, я увидел свою фотографию, одну из тех, что мы делали с ней в этот, наверное, самый лучший и самый страшный для меня и, может быть, даже и для неё день. На том снимке я стоял, привалившись к лопасти винта и спокойно, немного рассеянно, но с небольшой улыбкой, как она тогда и просила, смотрел куда-то вдаль. Снимок был очень хорош, атмосферный, как она и говорила, я там получился как настоящий, но к сердцу моему подступил комок и перехватило дыхание.

Справившись с собой, я нашёл среди множества её фотографий одну, самую близкую мне да моим воспоминаниям, она там была в военной форме, и солнце так же светило сквозь её волосы, и улыбка была та же самая, и глаза те же, улыбчивые и полные жизни, и вот эту фотографию я сохранил себе как талисман и распечатал её, попутно поддавшись на уговоры нейрокомпа улучшить да расцветить изображение, и вышло очень хорошо.

Судя по дате, фотография эта была сделана за месяц до нашего знакомства, но так было даже лучше, я малодушно решил, что не надо мне памяти о самом себе в этом фото, ни к чему мне она.

— Зря ты это, — высказался Олег, остановившись рядом с моим рабочим столом и заметив её фото. — Сердце себе только лишний раз рвать, зачем?

Но я пожал плечами и ничего не ответил, потому что видел вчера вечером сам, с каким чёрным лицом встал из-за экрана Олег, он тогда тоже искал сведения о своих родных. Ему, в отличие от меня, не повезло что-то узнать точно, но в чём именно было дело, я не понял, хоть и подошёл к нему, чтобы хоть чем-то помочь.

Но Олег тогда ушёл от нас в лес, отмахнувшись от ненужного ему сочувствия, а потом, вернувшись назад, когда, как он думал, мы все уже спали, едва слышно плакал на своей кровати, закрывшись подушкой, пока Дима тихонько, притворяясь спящим, не поломал настройки его ложа и не усыпил Олега насильно. А потом ещё наш специалист по информационным технологиям встал, связался посреди ночи с Анастасией, рассказал ей всё, и вдвоём они сумели подобрать какой-то терапевтический для психики Олега режим, кололи ему, спящему, какие-то лекарства, в общем, встал наш Олег утром свежим, и было ему много лучше, чем я мог ожидать, хоть и чесался он с остервенением, с удивлением глядя на следы ночных инъекций.

— Пусть будет, — решившись, сказал я ему, — мне так лучше. Напоминает, конечно, о прошлом, ну а что делать?

— Да ничего не делать, — вздохнул Олег, но это был вздох человека, сумевшего многое пережить, — ладно, как хочешь. Но всё-таки, — и тут он указал пальцем на фотографию Марины, — что-то ведьминское в ней было, точно тебе говорю, вот ведь рыжая! Надо же, припёрлась на вылет, а потом раз, и мы с тобой здесь. Я в приметы не верю, но как ещё можно всё это объяснить? Если б не она, погибли бы мы просто, наверное, как ты думаешь?

— Не знаю, — я с удивлением понял, что он не винит Марину ни с чём, но связывает с ней наше попадание сюда, — может быть. Да иди ты к чёрту, придумал тоже!

— Ладно, — улыбнулся Олег, — пошли обедать! Димон, к социализации готовы, можно выходить!

В последнее время нам предписали ходить в столовую, попросив оставить кухонный аппарат для изысканий нашего штатного гурмана, да для чая с печеньками. Делалось это для пущего нашего врастания в местное общество, ведь именно за едой знакомиться лучше всего. За едой люди расслаблены и предвкушают только хорошее, они не прочь поговорить, это беспроигрышный вариант.

Но получалось пока не