Пункт назначения 1978 - Виктор Громов

Я трясущимися руками принялся выуживать из кармана свой ключ. Потом так же долго пытался попасть в замочную скважину. Пальцы мои ходили ходуном, металл звякал по металлу. И этот звон я был не в силах унять.

Сосед стоял за спиной. Молчаливый. Сочувствующий.

– Прибью, – бросил я сгоряча. – Как найду, так сам и прибью.

– Ну-ну, – дядя Толя постучал меня по плечу, – не горячись. Девчонки, что с них возьмешь?

Наконец ключ повернулся, замок щелкнул, дверь тихонько отъехала внутрь. Я ринулся через порог, не глядя по сторонам вбежал в гостиную и замер. Там было пусто. Работал телевизор. На разобранном диване поверх смятой простыни лежал мамин журнал. Тот самый, что Ирка читала днем. Горел свет. Вот только самой Ирки не было.

– Олег! – Окликнул сосед из коридора. И я вдруг понял, что голос его звенит от напряжения. – Что это? Посмотри!

Я через силу заставил сдвинуться с места, пойти на звук. Сосед стоял возле дверей, спиной ко мне. По его положению, по напряженной позе стало ясно, что дело неладно. Юлька припал к его ноге, прижал уши. Пес скалился и рычал. Не грозно, нет, скорее испуганно, непонимающе. Я впервые видел его таким.

Рука сама потянулась к карману, дернула, вырвала с мясом пуговицу, вытянула на свет божий цыганский кисет.

Больше всего в этот миг я боялся, что опоздал, что пепел, наговоренный цыганкой, окажется бессилен. Что там, за соседом, за псом лежит хладное тело. Что Ирки, живой Ирки, веселой доброй Ирки, моей единственной сестренки больше нет.

Я рукой отодвинул остолбеневшего соседа, с трудом протиснулся между ним и стеной, застыл, замер рядом. На полу, в центре коридора сверкающей лужицей лежали зеркальные осколки. На стене висела пустая рама. Я, как во сне, отметил, что обои за зеркалом куда светлее и ярче, чем вокруг. А значит, зеркало висело здесь чертову уйму лет.

Потом поднял глаза и увидел дверь в третью комнату. Она была открыта нараспашку. На порожке лежали два целеньких не погнутых гвоздя. Словно они сами, по доброй воле покинули деревянное полотно и прилегли отдохнуть.

Дыхание мое сбилось, остановилось. Я оттянул рукой ворот, пытаясь пустить кислород в горло. Пытаясь хватить хоть один глоток воздуха. Почувствовал, как по виску ползет холодная капля пота. Сделал вперед еще один шаг и заглянул в спальню, так, на всякий случай. Ирки, вполне ожидаемо, не было и там.

Тогда я перепрыгнул через груду битого стекла, стараясь перелететь ее как можно дальше, боясь даже слегка коснуться проклятых осколков. Застыл почти у самого порога.

– Что там? – Раздался из-за спины горячий шепот. – Олег, что?

Дар речи покинул меня. Я стоял и тупо пялился перед собой.

На стене, напротив двери висел большой черно-белый портрет. Правый нижний угол фотографии был перетянут черной траурной лентой. С портрета на меня смотрела Ирка.

Глава 25. Развалины

В комнате царили сумерки. Света, того, что падал из окна, и того, что лился из коридора, было мало. Но его все еще хватало, чтобы разглядеть лицо девочки. И это было Иркино лицо. Ее глаза, брови, губы, нос. Две тощие светлые косички с пышными бантами.

Девочка с фотографии смотрела исподлобья и совсем не улыбалась. Ирку я такой не помнил. Хотел было это сказать, но из горла вырвался только невнятный сип. Ноги вдруг стали ватными, отказались держать, и я обессиленно опустился на стул, стоявший у самой двери.

Дядя Толя появился в дверном проеме, встал на порожек, тяжело облокотился о косяк. Тоже сперва постоял молча, потом произнес:

– Я никогда ее не видел, только слышал о ней. Много слышал.

Эти слова привели меня в чувство. Я обернулся, подался в его сторону, воскликнул с удивлением:

– Кого не видел? Ирку?

Он поморщился.

– Нет, Катю Евграфову, Катеньку. Но ты прав, сходство фантастическое. Я не знал…

Я перебил его:

– Так это не Ира?

Он покачал головой.

– Конечно нет. Откуда здесь взяться ее портрету?

Мне стало гораздо легче. Я судорожно вдохнул, приподнялся, пошарил по стене, нащупал выключатель, нажал. Свет не загорелся. Я пощелкал клавишей туда-сюда, только все без толку.

Лампочки что ли перегорели? Взгляд мой метнулся в центр комнаты на потолок. Люстры не было. Из облупившейся побеленной поверхности торчал черный крюк.

Тогда я встал, молча сходил в комнату, взял фонарь, вернулся и осветил фотографию как следует, в упор. Наваждение сразу развеялось. Девочка на портрете действительно была очень похожа на Иру, но, к счастью, не она.

– Десять уже, как погибла. Ровно десять. Как раз в августе. – Сказал дядя Толя. – Мы тогда в этом доме еще не жили.

Я слушал его не перебивая. А он рассказывал, все, о чем знал. Жаль, знаний его было немного.

– Говорят, из-за Катиной смерти ходило много слухов. – Он сжал губы, шумно выдохнул. – Плохих слухов. В основном подозревали отца. Даже следствие было, но обвинения так никто и не выдвинул.

Сосед замолчал и тоже глянул в центр комнаты на черный крюк.

– А через день после похорон ее отец повесился прямо здесь.

– Здесь, – повторил я словно эхо.

Сразу стало понятно, почему в комнате нет люстры.

– Они вдвоем жили? – спросил я.

– Нет, мать с младшим сыном уехали куда-то. После. С тех пор квартира пустует. Ее только отдыхающим сдают. Пытались обменять, но никто не пошел сюда жить. Слухами, знаешь ли, земля полнится. Все только и говорят, что квартира дурная.

Дурная квартира, черт вас дери. Я не знал, что делать, то ли смеяться, то ли плакать. Как? Как только отец умудрился ее снять?

Я прошел вглубь комнаты, открыл шкаф, посмотрел на полки, забитые девчачьими игрушками и одежкой. На плечики со школьным платьицем. На тщательно отутюженный белоснежный фартук. На разноцветные банты. На большого плюшевого медведя с оторванным ухом…