Штурмовик из будущего-4 - Дмитрий Валерьевич Политов

— А, ну, если с Люсей! — протянул экспат, насмешливо улыбаясь. — Это резко меняет дело. Не забудь на свадьбу пригласить. А что касается фашистских асов…знаешь, мне капитан Тоносян говорил что-то, но как-то вскользь, между делом. Запомнил, разве что, они из-под Ленинграда переброшены. В любом случае, какие бы не были это эксперты, но и им нужно время, чтобы освоиться на новом месте. Немец — он, конечно, профессионал, но частенько воюет по правилам. То есть, шаблонно. А это что означает? Правильно: ознакомление с районом предстоящих боевых действий, ознакомительные полеты и прочую трату времени, как я уже сказал. Ну а мы с тобой обязательно постараемся сделать так, чтобы этого драгоценного времени у них не нашлось. Раньше в землю эту сволочь вгоним!

— Верно! — просветлел лицом стрелок-радист. — Пополним им кладбища. Кстати, знаете, случайно узнал, что фрицы частенько под одним крестом сразу несколько своих погибших солдат закапывают. А на табличке только одно имя пишут.

— Зачем? — удивился Григорий. — А, понял. Наверное, таким образом, большие потери маскируют и делают все, чтобы мы своим успехам не радовались, когда местность освобождаем и видим их погосты. Хитро. Только, знаешь, все одно, как эти суки не изгаляются, а в землю лягут по-любому!

«Бостон» опять вел себя не так, как обычно. И это было объяснимо: бомбардировщик снова загрузили под завязку. Две ФАБ-500 на торпедных мостах, и четыре ФАБ-250 под плоскостями. Было от чего стать машине тяжелой и неповоротливой.

Сказать по правде, екнуло в какой-то момент у экспата сердечко, екнуло. Самолет ни в какую не хотел отрываться от взлетной полосы. Все бежал и бежал по ней, приближаясь к краю летного поля, за которым уже вовсю маячил крутой обрыв, и виднелись вдалеке белые барашки морских волн. Того и гляди, сверзишься вниз, грохнешься на камни, а там бомбы рванут так, что и хоронить будет нечего. Разлетишься вмиг на атомы. Одно хорошо — почувствовать ничего не успеешь.

Странный липкий холод угнездился внутри, сковывал и мешал нормально пилотировать самолет. Григорий со злым ожесточением гнал прочь это неприятное, паскудное чувство. Страх? Нет, пожалуй, в нем сейчас гораздо больше было от ощущения некой несправедливости, если хотите, что с недавних пор поселилось в голове экспата.

Ну а что, война неуклонно катится к своему завершению. Красная Армия явно побеждает. Еще чуть-чуть, и она выйдет на линию государственной границы. А за ней раскинулась Европа, оккупированная нацистами и их союзниками. Интересно, отдаст ли Сталин приказ на ее освобождение? Махров упоминал, что в известной ему версии истории, Советский Союз победоносно дошел до Берлина. Вряд ли здесь будет иначе.

И вот тут опять вставал в полный рост вопрос о том, как несправедливо будет погибнуть накануне такой долгожданной и близкой Победы. А если принять во внимание возможную гибель не в бою — к этому, как раз, Дивин, будучи потомственным воином, относился довольно спокойно, — а в результате аварии или несчастного случая…становилось обиднее вдвойне.

И это мешало. Выводило из себя и поневоле заставляло нервничать.

Экспат даже негромко зарычал, отгоняя тревожные мысли прочь. К черту! «Бостон» наконец-то оторвался от земли и медленно начал набирать высоту, сердито гудя моторами. Григорий подумал о том, как будут взлетать следом другие экипажи, и вновь ощутил смутное беспокойство. Ну вот что за непонятная блажь накрыла командование⁈ Это же форменное самоубийство. В полку практически не было опытных летчиков, обученных непростому искусству ночных полетов. Не было!

Оставалось надеяться, что к моменту их возвращения с задания, темнота уже начнет потихоньку отступать, сменяясь рассветом. И наземные службы не подведут, обеспечат нормальное освещение взлетки, помогут приземлиться. Иначе…иначе быть беде. Стоит хотя бы одному бомбардировщику потерпеть аварию и остальным придется уходить на запасные аэродромы. А ориентиры и условия посадки на них известны далеко не каждому. Секретность, чтоб ее.

Вспомнилось, как во время постановки боевой задачи, сидящий позади экспата молодой летчик, что пришел в полк с недавним пополнением, с обреченной тоской бросил своему штурману:

— Похоже, Антоха, это наш с тобой первый и последний вылет.

— В смысле⁈

— Посуди сам: летим в ночь, возвращаться тоже в темноте. Ты уверен, что дорогу на аэродром правильно найдешь? А ведь потом еще и сесть как-то нужно. Так что…

Дивин не выдержал и повернулся вполоборота. Очень уж хотелось посмотреть, что за кликуша в полку нарисовалась. Щупленький чернявый младлей испуганно осекся, заметив злой взгляд Григория.

— Ты, младшой, не хорони раньше времени себя и своих товарищей, — негромко, но внушительно сказал экспат. — Запомни раз и навсегда: авиация — это вещь особая. Если хочешь, здесь своя жизнь и свои правила. Это на земле ты можешь остановиться, подумать, изменить какое-то решение и поступить иначе. В воздухе такие фортели не проходят. А это означает, что образ полета, его течение, возможные проблемы ты должен проиграть в своей голове еще до старта. Во всех деталях, во всех — даже мельчайших — подробностях. Чтобы в небе действовать не задумываясь. Автоматически, как бездушная машина. Научишься думать так, сможешь предвидеть — будешь летать. Хорошо летать. И решения станешь принимать не с бухты-барахты, а осознанно, понимая их возможные последствия. А, главное, будешь жить. К чему я все это? Подготовься сегодня так, как этого требует ситуация, и вернешься назад целым и невредимым. Ну а сложишь лапки и будешь по себе плакать…что ж, в штабе похоронку для родных мигом напишут. Жаль только, что вместе с собой других людей на тот свет утащишь. Ты ведь не истребитель — летаешь не в одиночку, и как командир экипажа ответственность за своих подчиненных несешь. Подумай, лейтенант. Хорошенько подумай!

Ночное небо плотно укрывали облака. Григорий давно оставил попытки пробиться сквозь них своим чудо-зрением. Слишком густые. Лишь иногда в редких разрывах нет-нет, но мелькал где-то редкий огонек. Так сходу и не поймешь — в воздухе или на земле. Хотя, под бомбардировщиком сейчас ведь расстилалась морская гладь, так что, скорее всего, все же в воздухе. А вот чей…кто его знает, может быть коллега-«ночник». Или фриц.

Спустя какое-то время Дивин приноровился и стал различать в темноте еще что-то, кроме порядком опостылевшей кучевки. Интересная, в сущности, штука эти ночные полеты: ты крадешься, будто в шапке-невидимке и никто