Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

В кабинете уже давно зажгли свечи. День, казавшийся бесконечным, завершался. Отгремели визги радости, смех домашних, разошлись гости, от сильно набитого живота закрывались глаза и тянуло в сон. Но Александр все еще сидел в своем любимом кресле и не сводил глаз с кучи ящиков из мореного дуба, сложенных особняков от остальных. Именно они хранили то, что беспокоило его гораздо сильнее, чем драгоценные камни, золото и серебро.

— А орден, и правда, хорош, если смог незаметно от всех вывезти такое сокровище. Просто волосы дубом встают от того, что они могут в других местах прятать…

Его рука скользнула к сдвинутой крышке ближайшего ящика. Пальцы нащупали небольшой продолговатый предмет с двумя острыми гранями, который он уже видел в подвале и до сих пор еще ощущал посетившее его тогда благоговение.

— Копье Лонгина… Если это преподнести в подарок императору, то мне смело можно просить титул графа или князя. А может лучше сразу попросить его меня усыновить? Ха-ха-ха…

Вдруг раздалось еле слышное поскребывание со стороны двери. Александр устало улыбнулся, догадываясь, кто там. Так к нему входила только она — его Таша.

— Душа моя, я скоро.

Дверь скрипнула и в проеме появилась женское лицо, стреляя лукавыми глазками. Сильно соскучилась, ни на шаг от него сегодня не отходила.

— Сашенька, я уже вся истомилась, — тихо прошептала она и тут же зарделась. Похоже, вспомнила что-то особенное, личное, что было известно только им двоим. — Сашенька, я очень, очень скучала…

В дрожащем свете свечи она прокралась между ящиками и забралась к мужу на колени, прижавшись к нему всем телом.

— Сашенька, обними меня. Крепче обними… Обними так, как никогда раньше.

Он обнял ее, прижал к себе и зарылся лицо в ее волосы. От дурманящего аромата ее волос тут же закружилась голова. Наклонившись, начал покрывать поцелуями ее шею, постепенно спускаясь все ниже и ниже.

— Сашенька, миленький мой…

Голос Таши дрогнул, из губ раздался еле слышный стон.

— Са-а-а…

Его руки сами собой двигались по ее телу, исследуя столь желанные изгибы. Ночная рубашка Таши скользнула вниз, окончательно выбивая из головы Александра недавние мысли об… одной из величайших христианских святынь этого мира, копье древнеримского сотника Лонгина, ранившего самого Христа.

ПУШКИН ЕЩЕ ДАСТ СТРАНЕ УГЛЯ , а до этого можно почитать другую историю:

Главгер никуда не попадал. Он живет здесь, топчет землю рядом нас с вами. Инопланетный механизм подарил ему могущество Бога и Главгер хочет осчастливить обычных людей. Но возможно ли это?

https://author.today/reader/404122/3740575

Глава 24

Нежданчик!

* * *

Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода

Неспроста Пушкин на второй день после своей экспедиции оказался у здания Святейшего правительствующего Синода. С его грандиозными экспериментами в образовании у него наверняка появятся откровенные враги и тайные недоброжелатели, которые без надежной «крыши» точно «не дадут жизни ни ему, ни его семье». Такой крышей и должен был стать митрополит Серафим, глава Святейшего правительствующего Синода, к которому поэт и заявился с такой просьбой и дорогим подарком.

— … Надеюсь, бедного батюшку кондратий не хватит от моего подарка, — с улыбкой пробормотал Александр, вытаскивая из экипажа продолговатый ящик из мореного дубы. Массивный, из темно-синих досок, по углам обит внушительными бронзовыми бляшками. Все это смотрелось серьезно, и говорило о большой ценности содержимого. — Надо сказать, чтобы запасался валидолом или корвалолом, валерьянкой, на худой конец… Удивительно, что мне попалось такое сокровище, самый настоящий артефакт, да еще с документами.

Вспомнив о документах, Пушкин непроизвольно коснулся груди. Во внутреннем кармане сюртука, самом надежном месте, сейчас лежали два небольших пергаментных листка на латинском и арабском языках. В одном пергаменте рассказывается, что настоятель храма Фаросской Богоматери в Иерусалиме получил в дар эту реликвию от одного из потомков центуриона Лонгина в триста двадцать третьем годы от Рождества Христова. Второй пергамент, написанный на арабском языке, был подписан именем Ибрагима Сахи, бейлербея города Бурсы, старшего хранителя Дефтерхана (хранилища документов). Бейлербей Сахи сообщал, что после взятия османскими войсками Константинополя в императорской сокровищнице в особой укрепленной кладовой был найден сломанный наконечник римского копья. На металле наконечника были выгравированы номерные знаки римского легиона и имя «Лонгин».

— Когда еще и доказательства предъявлю, точно старику придется скорую вызвать или лекаря по этим временам, — усмехнулся он, поднимаясь по ступенькам и хватаясь за большую медную колотушку, местный звонок. — Открывайте!

Несколько раз с силой ударил колотушкой по медной пластине, тут же раздался громкий колокольный звук. Такой звук и мертвого поднимет, чего уж тут говорить по слуг митрополита.

Уже через минуту дверь со скрипом отворилась и в щели показалась голова с приглаженными русыми волосами и заспанной физиономией. След ладони, который отпечатался на щеке слуги, недвусмысленно намекал на то, что тот только-только поднялся с лежанки.

— Ась? — голос у слуги спросонья был хриплым, ничего не понимающим. — Чаво надоть?

— Господин Пушкин по делу государственной надобности, — поэт представился, а заодно и обозначил цель визита.

— Его Святейшество батюшка Серафим снедает. Позже… — буркнул слуга, всем своим видом показывая, что его хозяин занят очень важным делом и не нужно его отвлекать. При этом такой недовольный взгляд бросил на ящик в руке поэта, словно обматерил его.

Пушкин быстро оглянулся по сторонам, убеждаясь, что никого из прохожих поблизости не было. Потом дернулся и ухватил наглеца за красный нос и несколько раз его крутанул, сначала по часовой стрелке, а потом для надежности и против часовой стрелки.

— Ты, пьяная рожа, слушай меня внимательно! Живо веди меня к митрополиту Серафиму, а то совсем без шнобеля оставлю! — угрожающе зашипел поэт, еще немного покручивая чужой нос. — Оторву, а потом тебе лекарь пришьет свинячий пятачок, и хрюкать будешь.

От неожиданности слуга, действительно, хрюкнул, и тут же посерел от ужаса. Похоже, решил, что уже превращается в свинью.

— Не ори, дурень! Уже оборачиваться свиньей стал! — Пушкин не смог сдержаться, чтобы не пошутить. — Будешь и дальше пить, точно в хряка превра…

Пискнув от ужаса, слуга взял и брякнулся в обморок.

— Переборщил, черт… Ладно хрен с ним. Впредь наука будет.

Перешагнув через тело, поэт прошел в дом. Где тут столовая комната и должен был завтракать митрополит, он знал еще с прошлого раза, поэтому нигде не заплутал.

— Ваше святейшество, доброго здравия,