Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

рукавицах. Марку, как самому младшему в семье, приходилось особенно несладко: он вынужден был подчиняться не только строгой матери, но и двум старшим сестрам — близняшкам Рите и Вите, которые несмотря на ангельскую внешность (обе были похожи на Сашу) характер имели решительный и жёсткий. А вот Марк…

Непонятно, где и как природа делает свои крутые повороты, и почему в семье Никиной подруги, семье, где одна часть отличалась осторожностью и разумностью, а другая — солдатской выдержкой и решимостью, вдруг родился такой ребёнок. Заводной, бедовый, с лукавой бесинкой в мягких тёмно-серых глазах. Вера, конечно, изо всех сил пыталась сына перевоспитать, а Марк изо всех сил сопротивлялся. Вот и сейчас, наверняка обвёл своих бдительных сестриц вокруг пальца и сбежал на речку, прихватив с собой и Ваньку. Разумеется, с рук ему это так не сойдёт, Ника знала. Вера непременно всё выяснит и тогда попадет всем: и близняшкам, которые не доглядели, и самому Марку, и даже Нике, которую Вера обязательно отчитает за разгильдяйство, неправильное воспитание и «чересчур спокойное отношение».

Это было Верино выражение, про спокойное отношение, и, что поделать, подруга была права. Возможно, со стороны это казалось странным, но за сына Ника действительно беспокоилась мало. Ванька у них получился на редкость самостоятельным, внешне — копия Кира, но без лихой отцовской дурости. Нет, он, конечно, как и все мальчишки озорничал и баловал, и бывало с кулаками отстаивал свою позицию, но и Ника, и Кир смотрели на такое поведение не то чтобы сквозь пальцы, но как на что-то естественное, и уж трястись над взрослым пацаном (Кир считал, что в свои девять лет сын достаточно взрослый) ни одному из них даже в голову не приходило.

Тряслись они с Киром над Лёлькой.

Наверно, это началось ещё с беременности, которая у Ники резко отличалась от первой. С Ванюшкой всё получилось просто: Ника почти до самых родов пробегала на ногах, работала на станции до последнего (она тогда только-только пришла работать на АЭС, к Марусе), родила, можно сказать, и не заметила как.

А вот с Лёлькой, с Лёлькой всё было по-другому…

Уже с первых даже не недель — дней беременности откуда-то пришло понимание, что просто не будет. И дело было даже не в лютом токсикозе и не в плохом самочувствии — всё это можно пережить, — дело было в дурном предчувствии, которое мучило Нику, выворачивало наизнанку. Её живот рос, а вместе с животом росла и тревога. И эта же тревога отражалась и на лицах Кирилла и отца. Колыхалась в тёмных глазах Анны.

Ей рекомендовали лежать. Покой, покой и ещё раз покой, но с каждым днем этого чёртового покоя, этого равнодушного и мёртвого бездействия, всё живое уходило из нее, и на освободившееся место медленно заползал тоскливый страх. И однажды Ника, забыв все рекомендации врачей, поднялась и стала ходить. Кирилл пытался вернуть её в постель, взывал к благоразумию, уговаривал, ругался, в бессилии грозился запереть Нику дома.

Он не понимал. Может быть, что-то чувствовал, но не видел, а Ника не могла ему объяснить того, что уходило с корнями в прошлое её семьи.

…Тогда стояли тёплые сентябрьские деньки. Неделя дождей сменилась пронзительным бабьим летом — мир стал звонким и золотым. Ника бродила по городу, углублялась в неровно засаженные аллеи, слушала, как тихо шуршат под ногами листья, от которых всё ещё пахло летом, и которые, даже опавшие, оставались живыми, задирала голову к небу, улыбающемуся ей сквозь уже поредевшие кроны деревьев. Пауки плели свои золотые паутины, зацепив концы за тонкие пальчики березок и клёнов, и на этих паутинках как на качелях качалось мягкое осеннее солнце.

Идти домой не хотелось, и она всё ходила и ходила по улицам, пока ноги сами собой не принесли её к дому отца.

Анны в тот вечер не было — она дежурила в больнице, Гришка носился где-то с приятелями, а папа оказался как раз дома. Он неуклюже потчевал Нику чаем, бестолково открывая створки шкафов на кухне в поисках сахара или варенья, ругал себе под нос Наталью Алексеевну, их помощницу по дому, и успокоился только тогда, когда Ника (ей пришлось повторить это, наверно, раз десять) не убедила его в том, что ей вполне достаточно одного чая.

Потом они сидели в гостиной, на небольшом диване, плечом к плечу, и Ника снова чувствовала себя маленькой девочкой, и, казалось, достаточно прижаться к отцу, и все беды и огорчения, большие и не очень, тотчас отступят.

Неизвестно, что тогда сработало: близость отца, его сильные и крепкие руки, обнимающие её за плечи, тёплый свет торшера или шуршание начавшегося дождя за окном, а, может, всё это вместе взятое, но Ника наконец расслабилась, выдохнула и впервые за последние несколько месяцев пришло понимание, что всё будет хорошо. Несмотря ни на что. Несмотря на зловещую тень прошлого, на её, Никино, сходство с покойной матерью, на неровно протекающую беременность, из-за которой всё чаще и чаще хмурилась Анна — всё будет хорошо. Круг разорван.

— У меня родится девочка, — Ника поймала вопросительный взгляд отца и улыбнулась. — Я знаю, что говорит Анна. Что по УЗИ ничего не понятно. Но это будет девочка. Девочка, папа. И я… я назову её Еленой.

На самом деле они с Киром из какого-то дурацкого суеверия никогда не обсуждали ни того, кто у них родится, ни какое имя они выберут, но в тот вечер, когда на Нику неожиданно опустилось спокойствие, она всё поняла сама: и про девочку, и про то, как её будут звать.

— Красивое имя — Елена, — задумчиво произнёс отец. — Так звали мою мать.

— Тебя это смущает? — спросила Ника.

— Смущает? Нет, что ты. Мама…, — он запнулся, наверно, оттого, что впервые сказал «мама». Не она, не мать, а — мама, как называл её, должно быть, ещё совсем маленьким. — Мама… ей пришлось в жизни не очень легко. Она, конечно, сделала много ошибок, но одно я знаю точно, и ты тоже должна это знать: она была сильной женщиной. Очень сильной. И… очень красивой.

…Они ещё долго о чём-то говорили, смеялись, вместе напугались, когда кот, пробравшись на кухню, уронил со стола чашку с так и недопитым и давно остывшим чаем, а потом Ника уснула, на диване в гостиной, совсем, как в детстве, когда сон незаметно подкрадывался к ней, настигая в самых неподходящих местах. Она не слышала, как пришёл Кирилл, как они с папой ругались — шёпотом, чтобы не разбудить её.