Воля дороже свободы - Анатолий С. Герасименко

времени его скинуть. Вход в башню был близок, манил ступенями, проступавшими из затхлой черноты. «Только бы лестница уцелела, – мысли скакали в голове, словно горошины в погремушке. – Только бы забраться повыше…»

Кат влетел под ущербную арку, взбежал по ступеням, каждый миг ожидая, что древний бетон провалится, и они с Петером рухнут вниз, прямо под ноги кротам. Повезло: винтовая, закрученная улиткой лестница привела к ровной площадке. Повезло лишь отчасти: площадка обрывалась ломаным, щетинистым от арматуры краем, и дальше уже никакой лестницы не было. Они оказались в западне, единственный путь из которой вёл обратно, в лапы преследователей. Сквозь проломы в стенах виднелись скудные кроны деревьев, прыжок с такой высоты означал бы смерть.

Снизу донёсся треск, что-то посыпалось, загрохотало.

Кроты заревели в унисон. Башня задрожала от ударов.

Тяжело дыша, Кат шагнул к черневшему в центре проёму и посмотрел вниз. Там царил хаос: пытаясь настигнуть беглецов, могучие твари обрушили нижнюю часть лестницы и теперь бесились, разнося ветхие стены.

«Авось успеем уйти, – дыхание никак не выравнивалось, – покуда они тут всё не развалили».

– Цепляйся, – велел он Петеру. Тот послушно ухватился за плечо, и Кат начал считать вслух.

– Один, два, три, – говорил он, плотно сомкнув веки и пытаясь не обращать внимания на звуки внизу. – Четыре, пять, шесть…

Бу-ум!

Бум! Бум!

Башня словно бы вздохнула всем корпусом. Пол ощутимо накренился.

– Взрывают! – крикнул Петер. – Цоколь взрывают!

– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, – продолжал Кат сквозь зубы. – Пятнадцать, шестнадцать…

«Не успеть, – стучало в голове. – Не успеть. Попробовать сейчас? В жизни не выходило без счёта…»

Тут кроты заорали так, что Кат подпрыгнул на месте. Это был оглушительный, разноголосый крик, крик отчаянной боли и отчаянного бешенства. Затем посыпались взрывы – торопливой, беспорядочной очередью. Кат попытался наспех представить солнце, пустыню, кусты песчаного винограда. Зажмурился изо всех сил, до разноцветных пятен. Ничего не выходило. Он просто оставался там, где и был: на чужой планете, в дырявой бетонной коробке, готовой вот-вот рассыпаться на куски, с мальчишкой, вцепившимся в рукав…

Взрывы вдруг прекратились, наступила тишина. Кат выждал пару секунд и рискнул разлепить веки.

– Что они?.. – начал Петер тонким голосом и не закончил. Сглотнул, попятился.

Кат медленно, выверяя каждый шаг, подступил к краю площадки и заглянул вниз.

На первом этаже среди обломков лестницы стоял крот.

Всего один.

Это был матёрый вожак. Его сплошь покрывали кровавые разводы, с головы свисал надорванный шмат кожи, к груди жалась вывернутая, изжёванная лапа. Шкура на боках натягивалась при каждом вдохе, обозначая рёбра, и порывисто, болезненно спадала при выдохе.

Стены вокруг крота походили на частое решето, в бетоне виднелись сквозные дыры идеально круглой формы. Воздух пахнул зверинцем, пылью и смертью.

– Где остальные? – одними губами прошептал Петер.

Крот поднял голову и уставился вверх. Увенчанная костяным тараном звериная морда неспособна была выражать эмоции. Но взгляд крошечных глаз горел такой яростью, что Кат поёжился.

– Они что, друг друга… в Разрыв? – тихо спросил Петер.

– Сходи глянь, может, где ещё остались, – Кат качнул головой, указывая на пролом в стене. – Только не вывались.

Петер подобрался к пролому и выглянул наружу.

– Нет, – отозвался он через минуту. – Никого.

Вожак всё смотрел на Ката. Злоба в его глазах понемногу гасла, сменяясь чем-то другим.

Кажется, тоской.

Совсем не звериной. И даже не человечьей.

Наконец, он опустил морду. Фыркнул, окропив землю красными брызгами.

И заковылял прочь – медленно, неловко подпрыгивая, точно пёс с перебитой лапой.

– Почему… – начал Петер.

– Потом, – оборвал его Кат и, отступив от края, достал из кармана футляр с очками.

На этот раз никто ему не мешал, и, когда он досчитал до ста, наступила непроглядная ночь. Будто чья-то милосердная рука выключила свет, чтобы умирающий, изуродованный Батим вместе со всеми его несчастными жителями исчез с глаз долой. Кат поспешно снял очки, опасаясь, что снова увидит красное небо, мёртвые деревья, вихрь на горизонте. Но кругом были только дюны и редкие аспидно-чёрные пятна песчаного винограда, почти неразличимые в темноте.

Кат потянул носом, вдыхая чистый, ничем не пахнувший воздух Разрыва. Запрокинул лицо: в ледяном небе плыли незнакомые созвездия. Каждый раз, когда он бывал здесь, звёзды складывались по-новому.

«Неужто живой?»

Ветер холодил голову и шею, однако плащ из ткани-самогрейки исправно берёг тепло. Во внутреннем кармане у самого сердца ощущался твёрдый конверт с чертежами.

Петер поёжился:

– Никак не привыкну, что тут такой мороз бывает.

– Айда выход искать, – сказал Кат и побрёл к ближайшей дюне.

Петер нагнал его и зашагал рядом.

– Всё-таки не понимаю, – пробормотал он. – Что там произошло? Почему кроты передрались? Отчего последний просто взял и ушёл? И зачем они ломали ловушку?

Песок скрипел под подошвами. Кат хмыкнул:

– Думаю, они вообще были против затеи Фьола. Все, кроме той парочки, что с ним водилась. Услышали