Инквизитор. Книга 16. Божьим промыслом. Серебро и олово - Борис Вячеславович Конофальский

— Господин мой, ежели вы желаете меня, так можно прямо сейчас найти минуту и место для уединения.

— Ишь ты… — Волков усмехается. А сам, осмотревшись и убедившись, что их никто не видит, трогает её грудь… Грудь женщины тяжела, графиня родила троих детей, но при том сохранила свежесть и упругость своего тела. — … сама мне предлагаешь. Что это с тобой?

— Граф о вас каждый день спрашивал, когда барон будет, будет ли вообще, не бросит ли нас? — Рассказывает Брунхильда, а сама поглядывая на двери с опаской, вдруг кто войдёт, его руку к своей груди ещё сильнее прижимает: не стесняйтесь, мой господин. — Я и сама о вас всякий день думала, молилась вместе с графом, чтобы вы быстрее из чужих земель вернулись. Вот и соскучилась по вам. — Она говорит это искренне. И Волков эту искренность видит, а ещё он чувствует в её речах… Страх. Графиня всё ещё боится… Скорее всего за сына. Даже тут, в Ланне. Вот и рада приезду «братца», вот и будет его приваживать изо всех своих женских сил. И тогда он говорит, отпуская грудь красавицы:

— Мне тайком, да по углам тебя брать не хочется, хочу видеть тебя голой. Всю.

А она шепчет ему:

— Так я не против, господин мой, всё что пожелаете, только слуги у меня, половина из местных. — Она снова сморит на дверь. — Они, кажется, следят за мной.

— Приставлены? — Тихо спрашивает генерал. — Архиепископом? И тут Брунхильда отвечает ему чуть погодя:

— Нет, не им… Другим человеком.

— Ну, конечно же, — Волков говорит это с явным неудовольствием.–твоё «святое место», долго пустым не бывает, ты уже сыскала себе какого-то дурака.

— А что же мне было делать, братец? — Шепчет ему графиня. — Как слабой женщине в чужом месте, да без мужского плеча?

— А точно тебе было надобно только лишь мужеское плечо? — Ехидно интересуется Волков.

— Господин мой, — выговаривает ему Брунхильда всё так же тихо. — Без чего-то мужеского я ещё как-нибудь проживу. А вот как мне прожить без денег, без связей в чужом городе, да ещё с чадом на руках, да ещё когда такие враги страшные на нас охотилась словно волки на оленей. Это у вас, у мужей, есть мечи, перчатки латные, силы огромные, а у нас, у жён, лишь «святые места», вот ими и пользуемся как можем, чтобы выживать. Чтобы детей своих спасать. А как иначе?

Волков смотрит на прекрасную и взволнованную женщину несколько секунд, и взгляд его становится мягче, он даже к руке её прикасается:

— Ладно, ты молодец. Сына уберегла, нашла ему кров… А уж как? Ну, как получилось. Обидчиков ваших я уже, кажется, знаю. Всем воздам в скорости.

Брунхильда складывает руки молитвенно и говорит горячо:

— Молю Господа о справедливости. Уж воздайте им, воздайте этим негодяям, господин мой.

Тут генерал достаёт письмо, и вертит его перед глазами красавицы: знаешь от кого это? И она берёт у него письмецо и едва развернув его небрежно кидает бумагу на стол: даже и читать не буду. И на непонимающий взгляд «брата» отвечает:

— Карл, пишет. В какой раз уже.

— И тебе не интересно, что он пишет? — Удивляется генерал.

— Так я и так знаю, что он пишет. Хочет, чтобы вернулась.

— А откуда, ты же его письма в огонь кидала? На глазах его посыльных.

— Может кидала, а может и не кидала, — смеётся графиня.

И опять у генерала во взгляде непонимание: ну допустим, и что же ты думаешь делать?

— Возвращаться я не желаю. — Заявляет красавица. — Выбрал он себе эту дуру молодую, так пусть с нею и милуется, а то, что с нею у него не всегда в постели ладно выходит, так это пусть его любовница волнуется.

— О чём это ты? — Волкову не верится в такие глупости.

— Да о том, что сила мужская уже у него не та, о том весь двор говорит, — И она добавляет с гордостью, — а со мной у него всё всегда выходило. Всегда. — Тут она шепчет так тихо, что генерал едва разбирает слова. — Зелье Агнес помогало. — И потом снова говорит громче. — Вот он меня назад и зовёт, прельщает всячески.

— И чем же прельщает? — Сразу интересуется Волков.

— Штауфенхольмом, — сразу отзывается Брунхильда. И снова в её словах слышится гордость.

— Так это… Новым его замком? — Этот день не престаёт его удивлять.

— Дворцом. Ему уже лет шесть кажется, в общем, он прельщает меняэтим дворцом со всем поместьем вместе. — Она вспоминает. — Там место красивое, дворец на озере стоит, ивы по берегу, а вокруг дворца сады. А в нём прекрасный зал для балов, а паркеты там какие… — Женщина улыбается.

Ивы, паркеты, сады… Всё это замечательно и прекрасно, но барона интересует главное:

— А сколько же в год приносит Штауфенхольм?

— Не знаю… — Говорит красавица и добавляет небрежно. — Карл как-то говорил… Кажется, тысяч тридцать… Или что-то около того.

«Тридцать тысяч и прекрасный замок?»

— И что же ты? Не думаешь вернуться?

— Чтобы жить в деревне? — Она корчит гримаску и высовывает язычок как от чего-то неприятного и поясняет «брату». — Он же зовёт меня не ко двору.

— А куда же? В поместье хочет тебя видеть?

— Именно что в поместье. При дворе меня его мегера сожрёт тут же. Она же меня со свету сжить мечтала, вы ведь не знаете, как она ко мне своих товарок подсылала, а те приходили со своим лакеями ко мне, жаровни приносили, чтобы мне лицо щипцами прижечь.

— Это… Герцогиня? — Догадывается генерал и ужасался. — Это когда же такое было?

— Ещё в начале, когда Карл мне выделил флигель для жития при дворе, тогда и было… Угрожала мне… До меня Карл, дамам юбки задирал, конечно, но никого так не приваживал, как меня… И жильё во дворце не давал, а потом про меня ей ещё и епископ, клоп зловонный, гадина, ещё в уши нашёптывал. Хорошо, что Карл им всем приказал помалкивать… А жене сказал, что отправит её саму от двора