Фантастика 2025-185 - Дмитрий Львович Казаков

говорить. Для нашей цивилизации важнее всего практическое применение тех или иных знаний. Вопрос ставится очень просто: как данный факт или явление может быть использован для дальнейшего роста могущества нашей расы, Расы Технолидеров Галактики. Всё остальное нефункционально. Нас ничему не научила даже та страшная война между самими же нами — смутные свидетельства о косвенном вмешательстве в ход этой войны (и влиянии на её исход) неких странных высокоразумных существ замалчиваются: слишком уж это не согласуется с общепринятыми истинами.

…Я примкнул к Наследникам — было у них что-то такое, к чему меня тянуло необъяснимо. Внутри нашего общества существует великое множество всевозможных движений, течений, сект и сообществ — мы всё-таки высокоцивилизованы (по нашему глубокому убеждению) и можем относиться уважительно (до известной степени, конечно) к мнению других наших сограждан. Правда, учитывая горький опыт всё той же войны, Правящие с повышенным интересом наблюдают за сутью тех или иных неформальных группировок — ведь Сокрушающие тоже начинали с малого. Во всяком случае, деятельность Отрицателей отнюдь не встречает одобрения, а Разбойники и вовсе подпадают под антикриминальное законодательство. Хотя, если разобраться непредвзято, я не вижу принципиального различия между установлением протектората над слаборазвитым миром (государственного) и созданием там же разбойничьего гнезда. Разве что в первом случае это делается от имени и во имя нашей могучей расы, а во втором ради собственных узких интересов кучки представителей всё той же расы. Но в любом варианте стоящим на более низкой ступени развития навязывается наша модель, которую мы считаем идеальной.

…Мне нравилось у Наследников. Нравилась их понимание того, к чему я неосознанно стремился; нравилось их серьёзное отношение к тому, что меня интересовало; нравилась сама атмосфера своеобразного братства по убеждениям. Даже оголтелая — на грани фанатизма — приверженность нашего лидера, мага Элама колдовскому началу Мира не вызывала во мне раздражения. Мы пересекали Галактику из конца в конец, на пределе отпущенных нам возможностей перемещения в пространстве; мы гонялись за любыми, самыми призрачными намёками на то, к чему мы все так дружно стремились. Мы искали следы чародейства — любое явление не проходит бесследно, и ищущий да отыщет! Иногда Элам просто поражал меня: там, где безмолвствовала сложнейшая аппаратура, он умел отыскать нечто, из чего извлекал бесценную крупицу нового знания. Любой учёный муж на любой из наших научных станций, рассеянных по всему обжитому нами космосу, пришёл бы в неподдельный ужас от его методов, и «шарлатанство» было бы, пожалуй, самым мягким из ярлыков, навешенных тут же на такую систему познания. Но Эламу глубоко безразлично, что думают о нём все теоретики и практики науки нашей цивилизации. И мы находили следы: фиксировали информацию на кристаллах памяти в компьютерах нашего корабля и — самое главное! — в нашей собственной памяти. Постепенно вырисовывалась грандиозная картина, от одного взгляда на которую любой истый Технократ испытал бы сложнейшую гамму чувств: от ненависти к осмелившимся приоткрыть такое до желания разрядить в себя бластер — слишком уж унизительна эта картина для нашей невероятной гордости и слишком уж жалким выглядит на её фоне наш непомерный коллективный эгоцентризм. А Элам искренне считал, что ему назначено свыше просветить заблудших и осчастливить этим всю нашу цивилизацию — было в нём что-то от древних религиозных проповедников и миссионеров, бестрепетно умиравших под пытками дикарей.

…На эту странную планету, абсолютно мёртвую, мы забрели исключительно следуя таинственному наитию Элама. От планеты буквально веяло полным разрушением — я уже умею чувствовать кое-что, и наш предводитель полагает, что у меня есть кое-какие магические способности, и что они потихоньку просыпаются. Так вот, среди безжизненного камня мы отыскали нечто, невероятно древнее, хотя выглядел этот странный обломок так, как будто был создан только что. Похоже, что время над ним не властно — тончайший анализ, проделанный машинами, показал, что веществу (не подпадающему, кстати, ни под одну из строгих классификационных категорий — не металл и не камень, а какой-то непонятный композит) по меньшей мере миллион лет! Глаза Элама, когда он держал извлечённый из камня блестящий осколок, светились так, что казались раскалёнными (до сих пор выше моего понимания, как наш вождь нашёл это, по каким непонятным приметам, и что же это всё-таки такое).

…А потом случилось непоправимое — так мне, во всяком случае, казалось тогда. Нас умело и беспощадно атаковали в открытом космосе, атаковали именно те (одни из тех, как я знаю теперь), встречи с которыми так жаждал Элам.

…Мы с Эламом висели в мягкой полутьме[6]. В последнее время он выделял меня среди прочих и даже любил пообщаться, потренироваться в прямом мыслеобмене. Мы беседовали обо всём и ни о чём конкретно; Элам знал невероятно много — из тех областей, которые всегда считались мифическими для Технолидеров. Сказать, что мне было интересно — это значит не сказать ничего. Я просто пил его знания, пил с жадностью, как человек, измученный долгим отсутствием воды. И вдруг Элам напрягся, я услышал стремительно отдаваемые им приказы людям и машинам (хотя сенсорные поля вокруг нас не фиксировали никакой опасности), и тут я сам увидел Их.

…Скользящие среди звёзд быстрые чёрные тени — ни формы, ни очертаний, ни облика в привычном нам смысле. Только ощущение присутствия холодного чужого разума и опасности! А в следующий миг батареи крейсера метнули Им навстречу огонь — Элам разряжал почти всю накопленную нами энергию, и я не успевал понять, прав он или нет. И не успел, потому что ещё миг спустя на нас обрушилось чёрное пламя.

…Для меня до сих пор осталось загадкой, как я уцелел. Быть может, Элам — мир его праху! — был прав насчёт моей магической одарённости (хотя я бы предпочёл более щадящую проверку своих талантов) и присущей мне способности инстинктивно самомобилизоваться в случае крайней опасности. Чёрная огненная волна затопила весь корабль, и я осознал, что весь экипаж, все люди, которые сделались мне такими близкими, умерли — мгновенно. А Они вдруг оказались совсем рядом, и я выбросил в Них всё то, что у меня ещё оставалось — подчинённую моей воле энергию незадействованных аккумуляторов, не успевшую перелиться в эмиттеры обращённой к Ним полусферы крейсера. Я успел со злой радостью понять, что убил одного из них, — не знаю, откуда взялось это понимание (как не подозревал и того, что я способен на такое чувство, как злая радость), — а потом вязкая топь неощущения заглотила меня одним глотком.

…При пробуждении первым моим ощущением было тепло мягкой, но сильной (хотя, несомненно,